Этот длительный процесс упадка для Хайдеггера 1925 года начался самое позднее во времена Аристотеля. Затем, с началом философии Нового времени, он был усугублен Декартом. После него полностью кануло в забвение или был табуировано не только возможное значение вопроса о «смысле бытия», но и само вот-бытие, или присутствие, как бы ослепло, перестало видеть подлинные основы и истоки своего бытийного отношения, а тем самым, не в последнюю очередь, и смысла жизни. Хайдеггер диагностирует в этом плане полное забвение бытия современной культурой и, в особенности, современной философией, превратившейся в теорию познания.
Таким образом, его анализ преследует в точности ту же цель, которую ставил перед собой Беньямин в «Происхождении барочной драмы». Общий исходный пункт обеих работ таков: в том состоянии, в каком находится культура, желание давать ответы было бы слишком несвоевременно и неуместно. Речь может идти только об изобретающем понятия описании потери, попавшей в забвение. Об этой, для начала чисто подготовливающей вопрос, расчистке и ведет речь Хайдеггер в «Бытии и времени», потому-то он и называет свое предприятие «подготовительным фундаментальным анализом присутствия».
Понятие анализ здесь следует понимать не только в чисто описательном, но и в терапевтическом смысле. Посредством максимально близкого к феномену, свободного от предрассудков, а стало быть – общедоступного, нового описания произошедшего затемнения смысла бытия понимающее присутствие надлежит вернуть на освобождающий свет его подлинного фундаментального положения. Подобно психоанализу Фрейда или философии, изложенной в «Трактате» Витгенштейна, цели максимально точного, выявляющего структуру собственной ситуации (в самом широком смысле) описания сопутствует цель коренного, самоопределяющего преобразования собственной жизни.
Этот проект ставит Хайдеггера перед новой необходимостью. Ему придется либо полностью сохранить в собственном философствовании по факту господствующие, но в корне ошибочные понятия, описывающие нововременные отношения с миром (субъект, объект, реальность, индивидуальность, ценность, жизнь, материя, вещь), либо заменить их новыми (присутствие, окружающий мир, бытие-в-мире, всегда-мое, забота, средство). В ложном не может быть правильной речи. Поэтому Хайдеггер творит новое.
Время Dasein
К наиболее значимым моментам философии Хайдеггера, определяемым его стремлением приблизиться к опыту, обеспечив его максимально свободное от предрассудков переживание, относится понимание времени и временности, заимствованное им из феноменологии Гуссерля. Вместо того чтобы принять за основу «обыденное понятие времени», то есть, трактовать время как нейтральное, математически ясное, а тем самым разложенное на однозначно измеримые моменты – секунды и минуты, – Хайдеггер ищет такое его понимание, которое выявлялось бы целиком из того специфического способа, каким присутствие (Dasein) переживает свою временность. Этот подход строго ограничивает рамки того времени, о котором Хайдеггер намерен говорить в своей аналитике Dasein, пространством имманентности переживаемого опыта. Иными словами: время, которое может способствовать прояснению присутствия в его искаженных бытийных возможностях, отчетливо понимается как конечное. Его подлинный смыслосоздающий горизонт – смерть. Всякий отсыл к трансценденции, будь то в форме грядущей жизни или мессианской открытости в беньяминовском смысле, есть часть совершающегося искажения, а не высвобождения. Как и для Витгенштейна, смерть для Хайдеггера не есть событие жизни. Но, в отличие от готового к «прыжку» веры Витгенштейна, именно в предугадывании этой абсолютной границы Хадейггер видит подлинную гарантию того, что осмысленное вопрошание и даже постижение «тайны жизни»
[228] возможны лишь изнутри подобным образом понятого темпорального горизонта конечности.
Непосредственная близость к опыту, этот отличительный признак философии Хайдеггера, раскрывается в этой работе благодаря тому, что, в интересах большей наглядности своей аналитики, автор снова и снова обращается к взаимосвязям, расположениям и пограничным ситуациям, которые близки ему самому и прямо его касаются, а стало быть, позволяют наглядно увидеть свершение его собственной жизни. Это особенно затрагивает три ключевых понятия, организующие его философское прояснение присутствия: средство, ужас, смерть.
Это молоток: аналитика средств
Настоящее упоение работой – его можно достаточно точно датировать – началось 8 августа 1925 года. Для этого Хайдеггер уехал в хижину в Тодтнауберге, где семья проводила и это лето. «Первого августа еду в хижину и с огромной радостью предвкушаю бодрящий воздух гор – эта мягкая невесомая материя здесь внизу по большому счету губительна. Восемь дней заготовки дров – затем снова писать»
[229], – информирует он Ясперса еще из Марбурга. Лишь в горах легко дышится и ясно думается. Не случайность, что о предстоящей заготовке дров Хайдеггер упоминает в этом отрывке заодно с философской работой. Он и здесь последовательно позиционирует себя как человека, который, невзирая на профессорскую должность, подчеркивает свое крестьянское (не пролетарское!), то есть трудовое, от земли идущее происхождение. Этот автостереотип он прямо переносит на свой философский анализ, когда речь идет о том, чтобы выявить и описать исходную связь присутствия с миром. Потому что из переживаний совершенно обыкновенного, энергичного, изо дня в день трудящегося крестьянского парня никак не вытекает вопрос о том, каким образом он, как мыслящий субъект, может, познавая, приблизиться к якобы не имеющему никакого самостоятельного значения миру объектов. Ведь по Хайдеггеру, он (парень), как действующий и постоянно творящий, всегда находится «в мире». Притом не в смысле пространственной связи (как консервированная рыба в банке), но в смысле изначально насыщенной смыслом соотнесенности с конкретно переживаемым окружающим миром. Уже в самом начале своего Dasein-анализа Хайдеггер противопоставляет размышляющего в своем кресле картезианского (развоплощенного) субъекта, чисто умозрительно желающего убедиться в реальности своего мира, бодро заготовляющему дрова шварцвальдскому крестьянину, который покидает хижину, чтобы самозабвенно трудиться в поте лица. Как пишет сам Хайдеггер:
Феноменологическое выявление бытия ближайше встречного сущего производится по путеводной нити повседневного бытия-в-мире, которое мы именуем также обращением в мире и с внутримирным сущим. ‹…› Ближайший вид обращения есть однако ‹…› не только лишь внимающее познание, но орудующее, потребляющее озабочение, у которого есть свое собственное «познание».
‹…› в этот бытийный образ озаботившегося обращения нам не надо даже особо переноситься. Повседневное присутствие всегда уже есть этим способом, напр[имер. – Пер.]: открывая дверь, я делаю употребление из дверной ручки
[230].
