Список разума
Прежде всего, подлежащая решению проблема, которой эта основополагающая работа обязана своим существованием, – никоим образом не философская. Просто в ту пору в Австрии как раз нет словаря, доступного учащимся из малообеспеченных районов страны. Витгенштейн сознает эту нехватку, считает ее легко устранимой и уже осенью 1924 года впервые завязывает по этому поводу контакт с одним из выпускающих школьные учебники венских издательств, которое тотчас сообщает о своей заинтересованности в реализации проекта. Предстоит составить алфавитный, орфографически правильный список самых употребительных и важных слов в словарном запасе ученика сельской народной школы. Книга должна дать ученикам возможность в случае каких-либо сомнений просто заглянуть в нее и самому исправить правописание. Само по себе дело, как будто, несложное. «Вечеря» (das Abendmahl) наверняка туда войдет, как и ужин (das Abendbrot). Но как насчет «Вечерней звезды» (der Abendstern), а тем паче «Запада» (das Abendland)? «Павлин» (der Pfau) и «стрела» (der Pfeil) будут непременно включены, но «променад» (die Promenade)?
[252] Или с попаданием этого слова в юное сельское сознание непременно начнется культурный упадок?
Если правда, что границы языка суть границы мира, то, наверное, каждый хороший педагог обязан как можно тщательнее провести их и охранять? Сплошные вопросы, причем все они в совокупности носят ценностный характер. Тест Витгенштейна пригоден поныне: назови мне три тысячи слов, главных для тебя в этой жизни и в этом мире, и я скажу, кто ты. Ведь проект «Словарь» и по содержанию, и по исполнению показателен для всего педагогического подхода Витгенштейна.
Слова он выбирает сам в своей тихой каморке, не спрашивая учеников и тем более не проводя голосования. Выбирает в том числе и диалектные слова, поскольку их, естественно, используют его ученики. Вдобавок в Оттертале он превращает этот словарь в проект, шаг за шагом реализуемый детьми в течение учебного года: от собственноручного, нередко многочасового списывания перечней слов до повторного переписывания набело и переплетения листков в книжку. (Материалы для этого Витгенштейн за свой счет выписывает из Вены.) Для многих тогдашних его учеников собственноручно изготовленный экземпляр – первая и единственная книга, которая у них есть. Самодельная!
Витгенштейн – вообще самый настоящий учитель-практик. Он постоянно стремится представить объясняемый предмет как можно нагляднее, непосредственно на объекте. В этом плане он отдает особое предпочтение животным, чьи трупы препарирует, а затем вместе с учениками монтирует их скелеты. Материал для этих занятий – трупы сбитых машинами кошек и лисиц – он подбирает на деревенских дорогах, собственноручно потрошит, а костяк потом по нескольку дней тщательно вываривает. Нередко распространяющийся из-за этого в Траттенбахе жуткий смрад вызывает резкое недовольство соседей. Что, однако, не мешает Витгенштейну и во всех других местах своего учительства продолжать подобные проекты. В конце концов, он ведь делает это не ради себя. К тому же отношение деревенских обитателей, не в пример отношению его подопечных, ему глубоко безразлично. Когда бы к нему ни приходили с жалобами, он захлопывает дверь перед носом возмущенных селян и советует им, коль скоро они и вправду не могут выдержать вонь, просто убираться подальше, и лучше всего – навсегда!
Принцип ответственности
Пусть Витгенштейна считают чудаком, но как деревенский педагог он имеет четкие представления и воспитательные идеалы. Понять, кто ты. Выяснить, чего ты хочешь. Узнать, чтó ты можешь. По возможности, избегать откровенной бессмыслицы и логических ошибок. То, о чем можно сказать, можно сказать ясно. Практика бьет теорию. И если здесь, на Земле, вообще надлежит что-то спасать и лечить, то собственную душу, а не весь мир.
Применительно к повседневному общению с четвероклассниками подобная программа не слишком сложна, не элитарна – и не ошибочна. Тем не менее, и как педагог Витгенштейн со своими воззрениями находится в Оттертале почти в изоляции. Хотя он заявляет, что идет – по примеру Толстого – «в народ» и даже намерен спасительно раствориться в его исконно-добродетельной скромности, его преподавание остается отмечено резкой меритократической неуступчивостью. Ему, «наставнику молодежи», важно в первую очередь стимулировать и воспитывать способных, самостоятельно мыслящих и морально устойчивых индивидов. И его особое учительское благоволение всегда принадлежит лишь немногим. Пока Хайдеггер в то же самое время без устали восхваляет исконную мудрость и естественную порядочность шварцвальдских крестьян, провинциальный учитель Витгенштейн видит в окружающих его взрослых людях лишь быдло, личинок, в лучшем случае – людей на три четверти. Витгенштейну импонирует идея «простого народа» – но не реально существующего; ему близка идея учительства – но не та реальная учительская практика, которая и в Австрии быстро меняется в ходе социал-демократических реформ образования. Насколько сильнó его отвращение к насаждаемым методам обучения, он ясно показывает в предисловии к «Словарю для народных школ»:
Однако совершенно необходимо, чтобы ученик самостоятельно исправлял свое сочинение. Он должен чувствовать себя единственным автором своей работы и один нести за нее ответственность. Только это самостоятельное исправление позволяет учителю составить себе правильное представление о знаниях и уме ученика. Обмен тетрадями и взаимное исправление работ дает, так сказать, размытое представление о способностях класса. Из работы ученика А я не хочу одновременно узнать, что умеет ученик В – это я хочу увидеть в работе самого В. И, вопреки иным утверждениям, взаимное исправление отнюдь не дает правильного представления об общем уровне класса (для этого каждому ученику придется исправлять работы всех своих одноклассников, что, разумеется, невозможно)
[253].
Чтобы получить маломальское представление о степени популярности Витгенштейна в Оттертале, достаточно вообразить себе, как на всегдашних общих обедах в трактире «Золотой олень» он информирует своих коллег о фундаментальной, логически обусловленной, ошибочности тех или иных педагогических реформ. Чисто аргументативно он, вероятно, был прав. Однако в жизни это, как известно, еще не всё. И зачастую даже не самое главное. В особенности – в случае философа, находящегося на запасных педагогических путях. Так что не в последнюю очередь и ведомственные инстанции выражают большие сомнения в его «Словаре». Рецензент, специально приглашенный окружным школьным ведомством, некий господин Буксбаум, приходит к нижеследующему выводу:
С методической точки зрения не может не вызывать беспокойства тот факт, что в предисловии автор упоминает о том, что диктовал словарь своим ученикам. Понимать это следует вполне однозначно: по-видимому, уже знакомые и усвоенные методом ключевых вокабул и не раз записанные слова писались под диктовку для контроля уверенного правописания. ‹…› По мнению нижеподписавшегося, в предлагаемой редакции данную книгу едва ли можно рекомендовать школьному ведомству
[254].
