Таким образом, понятие основания в период после «Бытия и времени» доминирует во всех лекциях и работах Хайдеггера: в прочитанной летом 1928 года в Марбурге лекции «Метафизические основания логики», в лекциях «О существе основания» (1929) и «Основные понятия метафизики» (1929–1930), а также в вышедшей в 1929 году книге «Кант и проблема метафизики», где четыре главы были полностью посвящены проблеме «обоснования метафизики».
Основание и бездна
Разумеется, внутри философии предлагались многочисленные возможные кандидаты на роль метафизической первоосновы: например, бог, платоновские идеи, вечные субстанции, чисто логические основные законы вроде закона тождества (А = А). Или некоторые другие основные категории мышления, абстрагированные из структуры истинностных логических суждений, как это было у Аристотеля и Канта. Всем этим кандидатам должно быть присуще свойство вечности или даже вневременности: их надлежало понимать до, а возможно, даже и независимо от человека. И все они, не только по Хайдеггеру, выявляли, по меньшей мере, одну из двух проблем: либо их существование было просто невозможно доказать средствами конечного человеческого разума и границ его опыта (бог, субстанция). Либо неизбежно оставалось неясно, в каком опосредующем отношении эти предположительные первоосновы находятся к тому миру, где живое присутствие всегда себя обнаруживает и действует. Наконец, предполагаемый порыв Иммануила Канта оставить классическую метафизику, и особенно ее онтологию, и вместо этого искать категории человеческого разума, которые вообще позволили миру стать миром для нас (предметы направляются категориями разума, а не наоборот), в свою очередь предполагает абсолютно данным разделение между познающими субъектами и познаваемыми объектами. Однако, по Хайдеггеру, это разделение надлежало сперва разоблачить в его мнимой абсолютности и данности. Разве различение субъекта и объекта уже не предполагало тот самый опыт изначальной разомкнутости, которому оно по мере осуществления кантовского проекта якобы собиралось установить четко очерченные границы?
Назад к истоку
Как это уже было в работе об Аристотеле (1922), проложившей путь к Dasein-аналитике, онтологические исследования Хайдеггера 1928 года по логике и метафизике (в их узком смысле) ставят своей целью деструкцию всей западной философской традиции. Ведь онтологическое вопрошание традиционно исходило из приниципиально ложных предпосылок. Оно либо оставляло открытым вопрос о том, как конечные, погруженные в поток времени существа вообще могут подойти к определению и, тем более, познанию предметов или оснований бесконечных, а стало быть, и вневременных. Либо оно, не задавая вопросов, исходило из предпосылок, которые вообще-то сами сначала требовали открытой постановки под вопрос (разделение на субъект и объект, теория познания). То есть необходимо вновь вернуться к истоку самой онтологической проблемы, к вопросу о смысле бытия, поставленному еще Парменидом. Но, по Хайдеггеру, каждое серьезное вопрошание Dasein основывается, в конечном счете, на опыте тревожной постановки под вопрос.
Чтобы вернуться к подлинному истоку философствования, дóлжно не просто, скажем, физически или культурно отправиться на 2 500 лет назад (что для настолько глубоко погруженных в историю существ, как мы, совершенно невозможно). Скорее, нужно получить специфический опыт беспокойства, образующий подлинное основание подобного вопрошания! Из метафизики понятия (или субстанции, или логики, или категорий) у Хайдеггера, стало быть, вновь возникает метафизика опыта, а именно – опыта конечного и сознающего свою конечность присутствия.
Особый опыт беспокойства, укоренен для недремлющего Dasein в онтологическом вопрошании. Во всем, действительно во всем, он имеет дело с особой формой всегда становящейся временности, в которой пребывают люди, иначе говоря – с опытом их временности, каковая, будучи правильно описана, всегда есть также опыт их конечности.
Такой опыт ситуативно привязан к особым, проявленным мгновениям экзистенции, в которых особенным образом являлся, ставился, напрашивался вопрос о бытии: по Хайдеггеру, вовсе не мы ставим себе вопросы. Истинные вопросы сами ставят себя нам!
Но что это за опыт? По Хайдеггеру, это, опять-таки, опыт резкой и интенсивной экзистенциальной безоснóвности или даже бездонности. В особенности опыт близости к смерти. Опыт ужаса. Опыт зова совести.
Подлинное основание нашего метафизического вопрошания, а значит и самой метафизики, это вовсе не фундамент, но бездна. Вовсе не оберегающее нас Нечто, но Ничто. Соразмерная нашему существу метафизическая экзистенция основана на фундаментальной безосновности! Именно поэтому она возможна и переживаема как действительно свободная. Она онтологически бездонна – как и всякая экзистенция всякого присутствия.
В этом смысле мировоззренческие и философские подпорки, сооружаемые людьми как культурными существами, чтобы ориентироваться на них в своем присутствии и максимально сносно устроиться в этом мире, – именно эти опоры отвлекают от существенного в экзистенции. Они – часть иллюзии, но не действительности. Только взгляд в бездну рождает подлинное, настоящее.
Конкретный опыт, конкретное переживание ничто есть истинное условие возможности всякого смысла присутствия. Это «Ничто» в подлинном смысле «есть» так же мало, как и «бытие». Оба они, по Хайдеггеру, не «есть», но «имеются» или «даны». Имеются как опыт, как переживания, для конечных, временных экзистенций.
Тот, кто так философствует, конечно, неизбежно пытается – и Хайдеггер был первым, кто это признал, – «вырваться за пределы языка». Правда, именно в этом столкновении присутствие как раз и продуцирует то, что обычно называют смыслом, а именно опыт полной, свободно обоснованной, исполненной решения жизни.
Возразил бы ему Витгенштейн? В Венском кружке он этого, безусловно, не делал. А Беньямин – разве он в это же время не пел в столице Песнь Песней создающему смысл случаю, который в основании всякой безосновности ждет своего часа, чтобы открыть всеспасительную брешь в другое, освобожденное бытие?
Возвращение домой
Итак, Хайдеггер делает успехи. Во всяком случае, идет вперед. Не в последнюю очередь – профессионально. Весной 1928 года и в деле фрайбургского профессорства пали последние ведомственные бастионы. Спустя всего несколько дней после приглашения, 16 апреля 1928 года, для запланированной постройки дома приобретается земельный участок на Рётебук, 23, в районе Фрайбург-Церинген. К тому времени, когда Хайдеггер в зимнем семестре 1928–1929 годов станет преемником Гуссерля, дом должен быть готов к заселению. За проект, руководство строительством и внутреннюю отделку, как и при постройке хижины в 1921 году, отвечает Эльфрида. Сам Хайдеггер полон радостного предвкушения и благодарности, хотя разительный контраст между его программой тотального метафизического «обездомливания» и одновременным полным обуржуазиванием собственного существования дает ему в эти дни пищу для размышлений:
В эти дни я много думал о «нашем доме» – что мы и в сердце обновим и обогатим старое здание нашей любви. И я сердечно благодарен, что ты отдаешь мне всю силу своего доверия. Я знаю, что лишь мало-помалу учусь жить по-настоящему и живу, следуя за тем, что однозначно подсказывает мне внутренний голос. Мы, конечно, никак не должны полагаться лишь на помощь извне, и всё же мне кажется, наш дом, поскольку он никоим образом не есть что-то внешнее – ведь и возник он как результат твоего материнского воления, – совершенно по-новому наполнит нашу общность, с тобой и детьми. Наше путешествие только-только начинается…
[313]
