Так пишет Хайдеггер 27 сентября 1928 года из хижины строительнице Эльфриде. По меньшей мере, в семейных масштабах результат следует назвать удачным: малость от хижины, малость от дома на две семьи. Полу-Шварцвальд, полупригород, внутри обшит деревом, кровля из черепицы. Самая большая комната, разумеется, – кабинет Мартина.
Головокружительные высоты
По ощущению Хайдеггера, именно полное укоренение во Фрайбурге как отправная точка и подлинный фундамент прорыва приведет к совершенно новым высотам и глубинам. Этим летом в хижине он, пока строится дом, в письме к Элизабет Блохман, говорит еще конкретнее:
Я сейчас потихоньку настраиваюсь на Фрайбург, но с каждым спокойным днем, проведенным здесь, всё больше понимаю, что это будет углубление задач или же неторопливое подступание к тому, что на первом фрайбургском этапе было мне еще недоступно. ‹…› Уже последний марбургский семинар нынешним летом был новым путем или, вернее, описанием троп, какие я долгое время смел лишь предугадывать. ‹…› Он [дом] подведен под крышу без единой капли дождя
[314].
Если говорить об «освобождении философии» от строительных лесов чистой учености, то теперь, когда взято направление, требуются не только новые тропы, но и другая манера ходьбы. Ведь такой мыслитель, как Хайдеггер, не может ограничиться лишь образцовым примером. Он должен стать для своих слушателей подлинным проводником Dasein, способным действительно сделать так, чтобы другие на самих себе постигли провозглашенный им существеннейший, сугубо человеческий опыт. Иначе говоря, осознание событий бездны и Ничто как истинного и единственного условия возможности подлинного философствования вынуждает Хайдеггера к новому пониманию роли философского учительства: оно должно, наконец, перейти от инструкции к действию, от наставления к обращению. Академический наставник должен стать мастером, глава семинара – проводником присутствия к совместному рывку в Ничто. Идти впереди и вперед, через все мнимые дискурсивные решения и несчетные искажающие поиски опосредования – вниз, в радикальную глубину подлинности. Всё что угодно – только не застывать в чистой учености, в дискурсе.
Для прирожденного харизматика Хайдеггера это упражнение, возможно, легче легкого. Но и очень рискованное. Не в пример конституционному патриоту Эрнсту Кассиреру, этим летом 1928 года он, пророк освобождающего срыва, обладает всем, что ему нужно, дабы «встряхнуть Германию». Поле для этого засеяно, пост получен, дом заселен – и уже вскоре появляется благоприятная возможность. «В марте, – пишет он Элизабет Блохман из нового дома за два дня до Рождества 1928 года, – я приглашен на Давосские курсы и уже дал согласие, не в последнюю очередь – ввиду перспективы регулярных высокогорных прогулок».
VIII. Время. 1929
Хайдеггер и Кассирер встречаются на вершине, Беньямин заглядывает в бездну, а Витгенштейн открывает новые пути
Свободные спуски
Достигнув цели своего восхождения, Хайдеггер «всё же побаивается, как всё будет». Две тысячи семьсот метров над уровнем моря – на такой высоте он еще не бывал. Высокогорная атмосфера, разреженный воздух. Достанет ли ему умения, удовлетворит ли привезенное из Фрайбурга снаряжение здешним требованиям? Здесь и сейчас всё должно выясниться. Для сомнений в себе и колебаний слишком поздно. Hic Davos! Hic salta!
[315]
Всё идет на удивление хорошо. Уже после первых свободных поворотов Хайдеггеру становится ясно, что даже здесь он в самом деле «далеко превосходит» всех других участников, даже тех, что накопили в этих краях куда больше опыта. Восьмисотметровый Парсеннский спуск в долину, как он пишет Эльфриде 21 марта 1929 года – прямо в разгар Давосской конференции, – образует пока что кульминацию его пребывания в Швейцарских Альпах. Кассирер не смог составить ему компанию. Этот коллега, сообщает Хайдеггер, «после второго доклада захворал, приехал сюда уже простуженный». Зато куратор Франкфуртского университета Курт Рицлер поднялся наверх вместе с ним. Тот самый Рицлер, который без малого год назад хотел переманить Эрнста Кассирера из Гамбурга, предложив карт-бланш на полную перестройку философского отделения во Франкфурте. После отказа Кассирера означенную кафедру занял Макс Шелер, чья главная работа «Положение человека в космосе» вышла в 1928 году, почти через год после «Индивида и космоса в философии Возрождения» Кассирера и третьего тома его же «Философии символических форм». Совершенно неожиданно в мае 1928 года Шелер скончался.
Среди людей
Пока Кассирер, закутанный в теплые верблюжьи пледы, вместе со своей женой Тони обретается на балконе своего гостиничного номера, ожидая, подобно Гансу Касторпу из «Волшебной горы», скорого выздоровления, Хайдеггер каждую свободную минуту проводит со своим новым другом-альпинистом Рицлером, который заодно и, пожалуй, не только вскользь делает ему академические авансы: «С Рицлером я провожу много времени, и он сказал мне, что теперь особенно надеется, что я получу приглашение во Франкфурт, – на это нужно только время». Всё прочее, кстати, стало для Хайдеггера сплошным разочарованием, особенно сам Давос «ужасен: безмерный китч в архитектуре, абсолютно произвольная мешанина из пансионов и гостиниц. А вдобавок больные…»
[316]
Читая в Марбурге вместе с Ханной Арендт «Волшебную гору», он представлял себе куда более отрадную картину. Содержательный ход и участники конференции тоже его пока не впечатляют. Хотя оба доклада по «Критике чистого разума», которые он читает «свыше полутора часов» каждый, свободно импровизируя, «без предварительных записей», оцениваются им как «большой успех». Ведь у него сложилось впечатление, «что молодые люди чувствуют: моя работа коренится в чем-то, чего нынешний горожанин уже не имеет – и даже не понимает».
Тем не менее, его ужасает, «до какой степени молодые люди хитры, неуравновешенны и лишены чутья. И более не могут вернуться к простоте присутствия»
[317]. «Кассирер, – добавляет он во втором письме от 23 марта, – сегодня попробует встать, так что „рабочее сообщество“ соберется только в понедельник или во вторник».
К числу заблудших «молодых людей», посещавших давосские доклады Хайдеггера и Кассирера, принадлежало немало будущих грандов послевоенной философии – например, Эммануэль Левинас, Норберт Элиас, Йоахим Риттер, а также уже не слишком молодой Рудольф Карнап. Как почти всё присутствующее в Давосе молодое поколение немецко- и франкоязычной философии, Карнап особенно впечатлен выступлением Хайдеггера: «Высшая школа. Кассирер говорит хорошо, но всё же слегка торжественно. ‹…› Хайдеггер – серьезно и конструктивно, по-человечески очень притягательно», – записывает он в дневнике 18 марта 1929 года. И 30 марта: «Гулял с Х. Дискутировал. Его позиция: против идеализма, особенно в народном образовании. Новый „вопрос об экзистенции“. Потребность в освобождении»
[318].
