– А как ты себя чувствовал?
Ему потребовалось немного времени, чтобы ответить. Дыхание сбилось, и я видела, что он старался подобрать верные слова.
– Хреново. Просто хреново. У меня был посттравматический стресс, появились ужасные панические атаки и бессонница. Всякий раз, когда я пытался заснуть, в ушах звучали крики Оливии. Я никак не прекращал думать о том, что мог это предотвратить. Постоянно просыпался в холодном поту и задыхаясь. Мама отправила меня лечиться. Мне прописали терапию и лекарства от тревожного расстройства.
Я вспомнила, что однажды он упомянул при мне своего психотерапевта. А еще в памяти всплыла коричневая баночка с таблетками в шкафчике для приправ.
– Это помогло? – тихо спросила я.
– Так или иначе. Я снова смог спать. Ты себе не представляешь, какой это подарок, когда на протяжении нескольких месяцев не проспал ни одной ночи. Кроме того, мне надо было собраться… ради семьи. Слишком много всего предстояло исправить. Я хотел наконец стать братом, которого заслуживала Ливви. Тем, кто поддерживает свою семью, вместо того чтобы разрушать ее изнутри.
– Спенс… – прошептала я. Потом схватила его за руку и отвела ее от его лица. Мне нужно, чтобы он смотрел на меня, пока я буду произносить следующие слова. – Я не собираюсь сейчас приуменьшать что-то или приукрашивать. В том, как ты себя тогда вел, нет ничего правильного, но в том, что случилось с Оливией, ты не виноват.
Выражение лица Спенсера ожесточилось, но я не дала ему начать перепалку. И не дам, пока не договорю.
– Если бы ты не накурился, то был бы рядом, чтобы ее поймать? – убежденно спросила я.
Он лишь пренебрежительно фыркнул.
– Не будь у тебя телефона и если ты бы следил, как она карабкается, успел бы подбежать к ней и поймать?
– Ты не понимаешь. Даже сейчас, шесть лет спустя, Ливви инвалид, а все считают ее умственно отсталой, потому что она больше не может нормально разговаривать и у нее парализовано лицо. Она такого не заслужила, Доун. Она заслуживала лучшей жизни. А из-за моих ошибок у нее не будет этой жизни.
Я обхватила его лицо двумя руками и наклонилась над ним, чтобы он не отвернулся от моего настойчивого взгляда.
– Перестань бичевать сам себя.
– Но я это…
– Если ты хотя бы попробуешь выговорить слово «заслужил», я тебя изобью.
Он затих.
– Я знаю тебя, Спенсер Косгроув. Я знаю тебя, и я уверена, что ты любишь свою семью больше всего на свете. Ты сделаешь ради них все. Этого более чем достаточно.
– Но готовность к самопожертвованию не наладит испорченную жизнь, – ответил он.
Если он внушал это себе в течение последних шести лет, то понадобится явно больше одной ночи, чтобы убедить его в обратном. Я погладила его большими пальцами по щекам и просто заглянула в глаза. У него на плечах лежал этот тяжкий груз и придавливал его к земле. И в этот миг мне стало ясно, что отныне он будет делить свой груз со мной. Я об этом позабочусь.
– Ваши отношения с семьей изменились после несчастного случая? – осторожно спросила я.
Спенсер моргнул, удивленный сменой темы. Немного подумав, он прильнул к моим рукам.
– Да, – произнес он какое-то время спустя. – На сто процентов.
– Как?
– Тогда я не отходил от Оливии. Даже когда они пытались меня прогнать, я не уходил. Однажды я привязал себя к ее кровати кабельными стяжками. Отец тогда выглядел так, будто собирался снова меня избить, однако после этого медсестры перестали обращать внимание на мое присутствие, и я день и ночь оставался с Ливви. Оценки скатились, но я плевать на это хотел. Думаю, мама поэтому меня простила. Тогда же, когда было хуже всего, я начал рисовать. Терапия Ливви побудила меня серьезно взглянуть на искусство. Я просто восхищался тем, как она могла общаться при помощи цветов. Мы начали понимать друг друга через альбомы для рисования. Людям с нарушениями речи такого рода необходимо много терпения. Ливви же была очень раздражительной, у нее случались резкие перепады настроения. Это продолжается до сих пор.
– Поэтому ты так часто ездишь домой?
Он кивнул:
– Я ее единственная точка опоры. Поэтому родители и купили этот дом. Когда меня приняли в Вудсхилл, они хотели переехать сюда как можно скорее, но возможности для лечения здесь ограничены в отличие от Портленда. Мой переезд ухудшил состояние Оливии. Нам всем долго пришлось к этому привыкать. Я вообще тут только потому, что мама заставила меня учиться. Будь всё по-моему, я бы оставался с Оливией. Прежде всего из-за папы.
– Что ты имеешь в виду? – аккуратно уточнила я.
Его взгляд помрачнел.
– Он не умеет общаться с ней должным образом и обращается соответственно. Если у нее приступ ярости, он орет в ответ. У него просто не хватает на нее терпения. Отец ведет себя с ней так, как будто она обуза. А если разговаривает с ней, то как с младенцем или с ребенком детсадовского возраста. При этом она понимает каждое слово и по одной только интонации может определить, когда с ней общаются свысока. Иногда она не выдерживает, и тогда случаются припадки. С тех пор как я там больше не живу, все стало еще хуже. Потому что меня больше нет рядом, чтобы служить буфером для папы.
На слове «буфер» я вздрогнула. В голове невольно возник вопрос, часто ли после несчастного случая Спенсер подставлялся в качестве буфера. Мысль об этом привела меня в дикую ярость.
– Но сейчас ведь ей лучше, да? – спросила я.
Он медленно кивнул:
– Да, уже да. Она ходит в школу и хочет после старших классов поступить в университет. Но это будет сложно. Людей с афазией часто считают отсталыми или обращаются с ними, как с маленькими детьми. Это не изменится на протяжении всей ее жизни. Она не может даже еду в ресторане заказать, потому что боится произносить названия, которые написаны в меню. Но она проходит лечение и прилагает огромные усилия. Я не сомневаюсь, у Ливви получится все, что она задумала. А я ей в этом помогу.
Он излучал такую уверенность, что на миг у меня пропал дар речи.
– Как ты вообще с этим справляешься?
– М-м? – вопросительно взглянул на меня он.
Я сглотнула пересохшим горлом и кончиками пальцев провела линии вдоль его висков.
– Ты всегда такой веселый и уверенный в себе, и я спрашиваю себя, как тебе это удается.
– Я же уже рассказывал тебе о своей жизненной философии. – У него изогнулись уголки рта, но не в радостной улыбке, а в такой, которая выглядела не менее тяжелой, чем постоянно давящий на него груз. – Каждый день дает мне шанс начать заново и стать хорошим человеком. Каждый день – новое начало. И пусть я не забываю, что наделал, но пытаюсь жить с этим и стать тем, кто всего достоин. Любви моей семьи. Времени моих друзей. – Он взял меня за руку и поднес ее к своим губам. – Прикосновения девушки, которая слишком хороша для меня.
