– Но я тебя люблю.
Пауки замерли. В ушах зашумело.
– Что? – прохрипела я.
– Я всегда буду тебя любить, Доуни, – повторил он дрожащим голосом. Его дыхание стало прерывистым. – Когда я увидел тебя в ресторане, у меня как будто пелена с глаз спала. Боже, знаю, я чертовски облажался, но мне просто нужно сказать тебе, что я больше никогда так не поступлю. Я изменился. Я возьму на себя ответственность за свои ошибки и… – Раздался грохот, и Нейт громко выругался. – Черт. Секунду.
Лишь сейчас я сообразила, что он еле ворочал языком.
– Ты пьян.
– Год прошел, после того как мы подписали те поганые бумажки, Доуни. Первый год, за который я ни словом с тобой не обмолвился, с тех пор как мы были детьми, и ты не поверишь, какая это адская боль. – Похоже, он опять споткнулся и продолжил только через несколько секунд. – Я думаю о тебе. Каждый день. И мне, черт побери, так тебя не хватает. Иногда мне кажется…
– Я не хочу это слушать, – процедила я. На противоположном конце связи что-то звякнуло.
– Но ты нужна мне, Доун. Ты нужна мне в моей жизни. Без тебя я не справлюсь. – У него надломился голос, а на заднем фоне кричали какие-то мужчины.
– Иди домой, Нейт. Проспись. И сотри мой номер. – Я положила трубку. А потом зашвырнула сотовый через всю комнату прямо в стену.
Сойер бережно коснулась моей руки, но я не отреагировала. Как и на то, что она говорила.
Вообще ничего больше не слыша, я поднялась, как оглушенная, и направилась в ванную, зашла в одну из душевых кабинок и заперла за собой дверь.
Я забыла.
Ровно год назад я подписала документы о разводе и начисто об этом забыла.
Прислонившись головой к плитке, я наслаждалась холодом. Была надежда, что ледяная вода выдернет меня из этого оцепенения, но, к сожалению, это не сработало.
Ты нужна мне.
Я положила руку на бедро и посмотрела на пять шрамов. Провела пальцами по сетке заживших ран и вспомнила, как кровь капала на белый кафель в ванной. По телу пробежала дрожь.
Я тебя люблю.
Если любишь кого-то – искренне любишь, – то не поступишь так, как поступил Нейт.
Мне понадобилось много времени, чтобы это преодолеть. Я нашла себя и не позволю ему снова загнать меня в угол. Внутренний холод, который все дальше распространялся внутри после этого звонка, пугал меня. Я этого не хотела.
Я билась головой о плитку, пока не увидела звезды, и зажмурилась.
Что я вообще делала? Нельзя впускать в себя подобные мысли. Это нездоро́во. Голос Нейта должен исчезнуть из моей головы.
Мне срочно требовалось отвлечься.
Пиво стало моим новым лучшим другом. На самом деле я совершенно не любила эту штуку, но у Кейдена в холодильнике больше ничего не оказалось, а впоследствии выяснилось, что горький привкус постепенно пропадает после четвертой опустошенной бутылки.
Мы сидели у Элли и Кейдена и по моему выбору смотрели «Холостячку». Пока Кейден, Скотт и я обсуждали, каких мужчин считали нормальными, а каких просто терпеть не могли, Элли помогала Монике в ванной перекрасить волосы. Спенсер и Итан как раз вернулись с двумя пиццами, которые мы заказали, и раскладывали ее на журнальном столике в гостиной.
– О, вау, даже не подумал бы, что Митчелл не вылетит, – заявил Скотт, пытаясь разглядеть что-то на экране за Итаном.
– Я тоже. Он козел, – согласилась я.
– Повторите-ка, это который? – спросил Кейден и протянул мне новую бутылку пива.
– Со светлыми волосами.
– Там двадцать блондинов, Скотт.
Скотт закатил глаза:
– Со светлыми волосами средней длины и божественным лицом. Тренер по серфингу.
– А. Этот. – Кейден покосился на меня, обращаясь за помощью, и я спрятала ухмылку за бутылкой номер пять.
Спенсер сел на диван возле меня. Я старалась избегать его взгляда и вместо этого пялилась на блондинистого тренера по серфингу, который только что получил свою розу и путь в полуфинал.
– Эта женщина просто слепая, если не пропустит дальше Родриго, – сказал Скотт.
– Это кто? – спросил Кейден.
Скотт вздохнул.
– Парень, который все время ходит в комбинезоне на бретельках. Садовник, – помогла ему я.
– А, тот, который ничего не надевает под свой комбинезон и вечно расстегивает одну бретельку? Дилетант.
Я подняла бутылку в сторону Кейдена, и мы чокнулись пивом. Пиво – это круто. А иметь друга-собутыльника – еще круче.
– Ты мне так больше и не ответила, Эдвардс, – внезапно тихо произнес Спенсер прямо около моего уха. Его дыхание коснулось нежной кожи, и я вздрогнула.
Причина того, что я перестала отвечать, заключалась, с одной стороны, в моем вдребезги разбитом телефоне, а с другой – в том, что я просто-напросто не хотела. Звонок Нейта со всей силой толкнул меня и сбросил обратно на землю фактов.
Я ощущала на себе взгляд Спенсера, но не решалась с ним заговорить. Знала, что побегут мурашки. По всему телу. И не желала их чувствовать. Никогда больше.
– Этого парня я тоже не переношу, – вдруг сказал Кейден и спас меня от ответа.
– Я тоже, – присоединилась к нему я.
Наши бутылки снова зазвенели.
– Сколько пива уже выпили эти двое? – поинтересовался Спенсер, повернувшись к Скотту.
– Думаю, бутылки по три.
– Пять, – исправила его я. Я уже немного гордилась своим новым умением пить.
– За пятую. – Мы опять чокнулись, и у меня вырвался смешок.
– А есть какой-то повод для вашего алкогольного праздника? – донесся голос Элли из ванной.
– Еще как, – сухо отозвалась я. Выпивка смыла все запреты, которые у меня были до недавнего времени. – Мы с Кейденом пьем за годовщину моего развода. Ровно год назад я сидела в адвокатской конторе и подписывала бумаги.
Тишина. Всепоглощающая, громкая тишина.
– Да ладно вам, народ. Это же повод для праздника, – горько проговорила я и проглотила то, что оставалось в бутылке. Сейчас вкус пива неожиданно показался таким же, какой я себя чувствовала. Скованное молчание в комнате заставило меня резко вскочить. Я покачнулась, но Спенсер меня поймал. Его руки легли мне на талию и удержали.
– Мужчины – козлы, а хеппи-энд для тупиц. Тот, кто утверждает обратное, либо ничего не смыслит в жизни, либо его еще не предавали, – тихо сказала я и высвободилась. А потом пошла ну кухню выкидывать пустую бутылку. Поставив ее на стойку, я оперлась на столешницу обеими руками, чтобы не потерять равновесие. Голова кружилась, но, пока вращались стены, в моем подсознании не оставалось места ни для чего другого. Нельзя думать о боли, которую причинил мне звонок Нейта. Вообще нельзя думать.
