Он входит и останавливается в нескольких шагах от меня, наши глаза поглощают друг друга. Его черные туфли блестят, и я задаюсь вопросом, не отполировал ли кто их? Я никогда не встречалась с кем-то, чья обувь блестела. Его брюки цвета угля идеально подогнаны, они подчеркивают его сильные, стройные бедра при движении.
Я стараюсь скрывать, что пялюсь. Но я пялюсь.
Его приталенная рубашка серебристо-серого цвета, без галстука, не застегнута на две верхние пуговицы, открывая шею, и я сжимаю кулаки, чтобы не коснуться его. Черный спортивный пиджак надет поверх рубашки, выглядит круто и дорого. На его подбородке заметна щетина, и к ней я тоже хочу прикоснуться. Сочетание легкой щетины и непослушных прядей каштановых волос, которые спадают ему на лоб, делает его взгляд плутоватым и лукавым, он заставляет мои кости плавиться, а мою грудь потяжелеть.
Наконец наши взгляды встречаются, он все еще смотрит на меня, приоткрыв рот. И я не могу прочитать его выражение. По мере того, как затягивается момент, бутон нервозности расцветает в моем желудке, а его лоза обвивается вокруг моих голосовых связок.
– Я… я не была уверена, что ты запланировал на сегодня. Ты не сказал мне.
Эти длинные ресницы моргают, но он ничего не говорит. Я показываю в сторону кухни.
– Я могу переодеться.
– Нет, – Николас делает шаг вперед, поднимая руки. – Нет, не переодевайся. Ты… великолепна.
И он смотрит на меня так, будто не хочет останавливаться.
– Я не ожидал… я имею в виду, ты красивая… н-но…
– Есть ведь фильм о короле, который заикался? – поддразниваю я Николаса. – Ты, случайно, не его родственник?
Он смеется. И назовите меня сумасшедшей, но я клянусь, щеки Николаса порозовели.
– Нет, заик не было в моей семье, – он качает головой. – Ты просто надрала мне зад.
И теперь я сияю.
– Спасибо. Ты тоже очень хорошо выглядишь, принц Чарминг
[19].
– Я действительно знаю принца Чарминга. Он первоклассный хрен.
– Хорошо. Теперь, когда ты запятнал драгоценный кусочек моего детства, пора бы свиданию начаться, – дразню я.
– Оно и начинается.
Он протягивает свою руку.
– Идем?
Моя рука скользит в его. Легко. Будто это самая обычная вещь в мире.
Будто так и должно быть.
8
Николас
Оливия нервничает, когда я веду ее к лимузину. Ее ладонь в моей руке подрагивает, а у основания изящной шеи учащенно пульсирует венка. Это пробуждает во мне извращенный, хищный инстинкт: попробуй она от меня убежать, я бы за ней погнался.
Это платье… и чертовы ботильоны. В течение нескольких мгновений я только и мог, что представлять, как буду медленно освобождать ее тело от платья. Как ее руки будут обнимать меня и царапать ногтями спину. Как она будет стонать, когда я вопьюсь в ее губы. Как усажу ее на один из столиков в кафе и буду трахать всеми возможными способами, которые мне только известны и о которых, возможно, раньше не имел понятия.
А эти гребаные ботильоны останутся на ней.
Но из-за волнения во мне поднимается и желание ее защитить. Мне хочется обнять Оливию и пообещать, что все будет хорошо.
Не думаю, что кто-то делал это для нее.
Я вывожу большим пальцем круги на ее ладони в успокаивающем жесте, когда Джеймс открывает нам дверь автомобиля.
Оливия машет ему рукой.
– Добрый вечер, мисс.
Оказавшись внутри, она здоровается с Логаном и Томми, которые сидят на переднем сиденье.
Логан кивает, улыбаясь ей в зеркало заднего вида.
– Здравствуйте, мисс Оливия, – отвечает Томми, подмигнув. Мать вашу. Идиот.
Я поднимаю разделительную перегородку, чтобы остаться с ней наедине. Кстати, она звуконепроницаема, так что Оливии придется стонать очень, очень громко, чтобы нас услышали, но ради такого я могу и постараться.
– Знаешь, тебе необязательно это делать. – Я киваю подбородком на переднюю часть автомобиля.
– Что именно, быть вежливой?
– Они не сочтут тебя невежливой, если ты не поздороваешься с ними. Они не просто хорошие парни, Оливия, они мои сотрудники, а значит, не любят привлекать внимание. Они как… эм, предмет мебели, который не замечают, пока он не понадобится.
– Ничего себе! – Оливия откидывается на кожаное сиденье и пристально смотрит на меня. – Как пафосно звучит.
Я пожимаю плечами.
– Издержки профессии. Может, это кажется неправильным, но такова правда.
Она заправляет волосы за ухо и ерзает, словно не привыкла ходить с распущенными. Что довольно досадно.
– Тебя всегда сопровождают?
– Да.
– А дома?
– Охрана есть и дома. Или горничные. Или дворецкий.
– Так ты никогда не… не бываешь один? И не можешь ходить голым, если захочешь?
Представляю себе, как отреагирует Фергус, если я разложу свои яйца на диване шестнадцатого века времен королевы Анны, или, еще лучше, что скажет бабуля. И начинаю ржать.
– Нет, не могу. Но более важный вопрос, ходишь ли голой ты?
Она соблазнительно пожимает плечами.
– Иногда.
– Предлагаю завтра потусоваться у тебя, – выпаливаю я. – Целый день. Я освобожу свое расписание.
Оливия сжимает мою руку, будто просит меня вести себя прилично, но появившийся на ее щеках румянец дает понять, что она наслаждается нашей беседой.
– Хочешь сказать, что если бы я пошла с тобой в отель при нашей первой встрече, то охранники были бы там, пока мы…
– Трахались? Ага. Но не в комнате, я не люблю зрителей.
– Это так странно. Похоже на путь позора
[20], который не имеет конца.
Тут я не понимаю ее.
– О чем ты?
Оливия застенчиво понижает голос, хотя парни не могут ее услышать.
– Ну, они бы знали, чем мы занимаемся, а может, даже слышали бы нас. Это похоже на вечную жизнь в братстве.
– Ты предполагаешь, что им не наплевать, но это не так. – Я подношу ее руку к своим губам и оставляю поцелуи на тыльной стороне ладони. Ее кожа мягкая, как лепестки роз. Интересно, она такая везде? – Когда они понимают, что я собираюсь в уборную отлить, то абстрагируются, потому как этого нет в их списке вещей для размышлений.
