Николас качает головой.
– Чертово безумие. – Его рука снова оказывается на моей заднице, чтобы напоследок ущипнуть ее. – И черт возьми, это фантастика.
10
Николас
Сегодня я займусь сексом. Не раз.
Я собираюсь уложить Оливию в кровать и трахнуть ее нежно, затем прижать у стены и трахнуть, но уже жестко. Ни одна комната не останется не оскверненной.
Движения и позы, достойные олимпийских гимнастов, целый день мелькают в моей голове, делая меня болезненно возбужденным.
От этого интервью и благотворительный обед, во время которых я страдаю, становятся немного неловкими.
И все из-за нее. Оливии.
Какой же сексуальной, восхитительной, маленькой неожиданностью она оказалась!
Вчерашний вечер был… насыщенным. Я не планировал так открываться, все произошло само собой. И, господи, она даже не подписала соглашение о неразглашении, а я про такие вещи не забываю.
Но, поговорив с ней, я почувствовал облегчение. Мы словно находились в собственном пузыре, на уединенном острове, где никто не мог увидеть нас, прикоснуться или услышать. Перед отъездом из Нью-Йорка я планировал максимально воспользоваться своей свободой, сделав то, о чем даже не смел мечтать. И мисс Оливия Хэммонд, безусловно, отлично для этого подходит.
Я составил для дворецкого целый список дел к ужину и сказал, чтобы он убедился, что в номере есть презервативы… в каждой комнате. «Прикрой своего оленя, прежде чем толкнуться в нее», – так учил меня отец. Эти слова – девиз каждого короля.
Слова, которые я научился не забывать.
* * *
Моя нога нервно подергивается, когда машина останавливается у «Амелии» перед заходом солнца. Стоило потренироваться, дабы сжечь часть энергии, а лучше просто подрочить. Я готов наброситься на Оливию, как только ее увижу. Мои яйца давно превратились в свинцовые гири.
Если что, то это не особо удобно.
Я замечаю табличку «ЗАКРЫТО» на окне и улыбаюсь. Это означает уединение, поэтому, возможно, я получу шанс воплотить свою любимую фантазию, где Оливия лежит на одном из столов: ее ноги на моих плечах, и я плавно в нее погружаюсь.
Но эти сладкие мысли вылетают в трубу, как только я оказываюсь в здании. Меня приветствует не Оливия, а ее младшая сестра.
Элли Хэммонд маленькая, но симпатичная. У них с сестрой схожий оттенок глаз, но ее внешность менее экзотичная. На ней простая черная футболка, плотно обтягивающая грудь, и джинсы, колени которых словно подрали ножовкой. Черные очки в квадратной оправе на вздернутом носу и ярко-розовая прядь в светлых волосах делают ее юной идеалисткой, которая готова целый день стоять с табличкой на акции протеста в кампусе.
Элли встает, а затем опускается передо мной в идеальном реверансе.
– Большая честь встретится с вами, принц Николас, – улыбается она.
– Ты практиковалась? – спрашиваю я. – У тебя отлично получилось.
Она пожимает плечами.
– Может быть.
Высокий темнокожий официант подходит к нам.
– Мы не были официально представлены. Я – Мартин.
И он тоже делает реверанс.
Когда он поднимается, я протягиваю руку.
– Рад познакомиться, Мартин.
Он с энтузиазмом принимает рукопожатие.
– Еще я хотел бы поблагодарить вас за все те часы удовольствия, что вы мне подарили… вы были моей тайной фантазией в течение многих лет.
И его пристальный взгляд скользит по мне. Не оскорбительно, а будто парень хочет отложить каждый миг этого мгновения в своей памяти. На «пото́м».
– Оу… пожалуйста?
Мартин жестом показывает на стул.
– Я посижу здесь. И буду вами любоваться.
Подмигнув, он усаживается и пристально на меня смотрит.
Интересно, как долго он сможет продолжать так таращиться, даже не моргая?
Элли складывает руки перед собой.
– Мы должны поговорить. Узнать друг друга… Prid Cocoa, Clarice.
Я хохотнул. Все-таки очарование – исключительная черта семьи Хэммонд.
– Ты имела в виду quid pro quo? С латыни переводится как «нечто за нечто».
Она с разочарованием качает головой.
– Это был тест на претенциозность. И ты его провалил.
– Черт.
– Кто вообще говорит на латыни?
– Я говорю. А еще на французском, испанском и итальянском.
Ее брови приподнимаются.
– Впечатляет.
– Мой учитель обрадовался бы, услышь эти слова. Он был придурком, который восхищался красотой языка, но ненавидел говорить с людьми. Я делал его особенно несчастным, потому как был несговорчивым учеником.
Элли садится за стол.
– Плохим парнем, да?
Я пожимаю плечам, садясь напротив нее.
– Было дело.
И вдруг ситуация становится слишком знакомой – как на интервью.
– Тебя наказывали, если ты плохо себя вел, или попадало твоему мальчику для битья?
А она провела исследования. Мальчиков для битья использовали раньше, когда в моде были телесные наказания, а принцы считались святыми. Поэтому невезучий паренек (чаще всего из бедной семьи) выбирался компаньоном принца, чтобы получать наказания. Смысл заключался в том, что принц должен был чувствовать себя виноватым, смотря, как невиновного мальчика бьют вместо него.
Очевидно, предки ничего не знали о детях.
– Мальчик для битья? – Мартин вскакивает с поднятой рукой. – Я доброволец!
Я смеюсь.
– Мальчиков для битья не используют уже несколько сотен лет. Да и сколько мне, по-вашему?
– Тебе будет двадцать восемь двадцатого октября, – отвечает Элли.
М-да, а она времени зря не теряла.
– Итак, – начинает Элли, откинувшись на спинку стула, – каковы же твои намерения в отношении моей сестры, принц Николас?
Если бы она только знала.
– Я хочу проводить время с Оливией. Познакомиться с ней.
Очень близко.
– У меня хорошие намерения, честное слово.
Очень хорошие. Оргазмические. Множественные.
Невинные глаза Элли сужаются, словно она сканирует мои ответы на виртуальном детекторе лжи.
– Ты, возможно, знаешь много богатеев и знаменитых людей. Лив – хороший человек. Лучший. Она всеми силами пытается спасти это место ради меня и папы. И она заслуживает немного повеселиться, закрутив роман с плохишом-принцем, который может грязно ругнуться на пяти языках. Надеюсь, ты ее не разочаруешь.
