Ну, звучит это не очень хорошо.
Но после сегодняшнего что может случиться?
Глупые, глупые, глупые последние слова.
Я играю с волосами на затылке Николаса, расчесывая пальцами густые темные пряди.
– Ну так что?
Руки Николаса сильнее сжимаются, как два железных каната, будто он не хочет меня отпускать.
И через секунду я понимаю почему.
– Я собираюсь жениться.
12
Николас
Наверное, стоило сформулировать это лучше. Черт.
Оливия застывает в моих объятиях, смотря на меня своими большим, темными глазами, застывшими на побелевшем лице.
– Ты помолвлен?
– Нет. Пока нет.
Она пытается встать, но я прижимаю ее ближе.
– У тебя есть девушка?
– Позволь мне объяснить.
Она начинает вырываться сильнее.
– Отпусти меня и тогда можешь объяснить.
Но я лишь крепче сжимаю ее.
– Мне нравится, где ты находишься.
– Мне плевать, мать твою, что тебе нравится! – сухо отчеканивает она. – Я хочу встать. Отпусти меня, Николас!
Когда я ослабляю хватку, Оливия отпрыгивает в сторону, быстро дыша и смотря на меня, как на незнакомца. Будто никогда меня не знала.
Судя по выражению на ее лице, она в панике: одна ее половина хочет сбежать, а другая – выслушать меня. Спустя нескольких секунд последняя выигрывает.
Оливия скрещивает руки на груди и медленно садится на край кровати.
– Хорошо. Объясняй.
Я рассказываю ей всю историю. О своей бабушке, о списке – обо всех птицах, которых нужно убить, и что я – камень, которому это поручено сделать.
– Ух ты, – выдыхает она. – А я-то думала, что я одна с багажом проблем. – Затем слегка покачивает головой. – Это… такая дикость. На дворе двадцать первый век, а у тебя будет свадьба по договоренности?
Я пожимаю плечами.
– У меня все не так плохо. Впервые бабушка и дедушка остались наедине в брачную ночь.
– Ух ты, – снова выдыхает Оливия. – Как неловко.
– У меня хотя бы есть шанс узнать женщину, на которой женюсь. Решение я принимаю самостоятельно, но учитывая некоторые требования, которые должны быть выполнены…
Она наклоняется вперед, локтями упирается в колени, и ее волосы спадают на плечи.
– Какие требования?
– Благородное происхождение. И девственность.
Оливия морщится.
– Боже, как архаично.
– Сам понимаю. Но подумай вот о чем, Оливия: однажды мои дети будут править страной не потому, что они заслужили это или были избраны, а потому, что они мои. Именно эти правила делают меня тем, кто я есть. Нельзя выбирать, каким из них следовать. – Я пожимаю плечами. – Такова жизнь.
– Нет, это не так, – тихо говорит Оливия.
– Такова моя жизнь.
Я вжимаюсь в стену, когда выражение ее лица становится жестким, а взгляд – стальным.
– Почему ты мне не сказал? Почему молчал все это время?
– У меня не было причин говорить тебе… вначале.
Она быстро встает и повышает голос:
– Честность – вот причина, Николас. Ты должен был мне сказать!
– Я не знал!
– Что не знал? – усмехается она.
– Я не знал, что буду чувствовать к тебе! – кричу я.
Презрение исчезает с ее лица вместе с гневом. На их месте появляется удивление и, может, немного надежды.
– Что чувствовать?
Эмоции переполняют меня, настолько незнакомые, что я с трудом могу выразить их словами.
– У меня чуть больше четырех месяцев. Когда я вошел в кафе, я не знал, что захочу проводить каждый день… с тобой.
В уголках ее глаза появляются морщинки, а рот растягивается в робкой улыбке.
– А ты хочешь?
Я провожу ладонью по ее щеке и киваю.
– Хочу говорить с тобой, вместе смеяться, смотреть на тебя, – затем ухмыляюсь. – И желательно быть внутри тебя.
Она фыркает и толкает меня в плечо. И тогда я принимаю серьезный вид.
– Но это все, что я могу предложить. У нас есть только лето.
Оливия проводит ладонью по волосам, немного дергая их.
Я сажусь обратно в кресло и добавляю:
– И есть кое-что еще.
– Ох, господи, что еще? У тебя объявился ребенок, о котором ты не знал?
Я вздрагиваю, хотя понимаю, что она шутит.
– Логан прав насчет прессы. Это просто удача, что они еще не получили твое фото, но это вопрос времени. Когда это произойдет, твоя жизнь изменится. Журналисты будут говорить со всеми, кого ты когда-либо знала, копаться в финансовых делах «Амелии» и ворошить твое прошлое…
– У меня нет ничего криминального.
– Тогда они что-то придумают, – грублю я из-за чувства разочарования. Разочарования, что времени мало… и стены словно давят на меня. – Нелегко быть моим другом, и намного труднее быть моей любовницей. Думай обо мне, как о бомбе без чеки – все люди вокруг меня страдают.
– А ты казался неплохим уловом, – шутит она, качая головой. Потом встает и поворачивается ко мне спиной, размышляя вслух. – Так, значит, у нас будет как… как в «Дорогом Джоне» или как у Сэнди и Зуко в «Бриолине»? Летний роман? Интрижка? А потом… ты просто уедешь?
– Именно так. – Я смотрю на ее спину в ожидании.
Внутри все сжимается от нервов. Не помню, чтобы желал что-нибудь так же сильно, как ее.
Спустя минуту тишины, я предлагаю:
– Если тебе нужно время, чтобы подумать, я…
Оливия быстро поворачивается, прерывая меня, и накрывает мой рот своими сладкими губами, горячими и требовательными. Мои руки автоматически перемещаются на бедра, притягивая ее между моих коленей.
Затем она выпрямляется и проводит пальцами по своим губам, смотря на меня.
– Ты это почувствовал?
Искру, электричество. Желание, которое питает само себя, удовольствие, которое хочется все больше и больше.
– Да.
Она берет мою руку и прикладывает к своей груди. Туда, где бешено бьется ее сердце.
– И это чувствуешь?
Сердце в моей груди бьется в унисон с ее.
– Да.
– Многие ни разу в жизни не ощущают такого. У нас же есть четыре месяца. – Ее глаза искрятся в лунном свете. – Я согласна.
