За неявку на регистрацию и укрывательство евреев другими жителями — расстрел.
— Мам, — Валя потянула за рукав Анну Николаевну, — мам… Шушана…
— Да, Валюш, надо что-то быстро придумать. Пойдём-ка домой.
— Что, Ань? Ты о чём? Что нужно? — переспросила Мария настойчиво.
— Идём, по дороге расскажу.
Пока шли до дома, Анна Николаевна тихонько рассказала соседке, что среди беженок, которые когда-то пришли из Севастополя и которым помогали Титовы, двое — Роза и её свекровь Шушана — крымчачки, а значит, им грозит опасность и нужно как-то их спрятать или вывести из города.
— Не выведешь никуда, Ань… Если в городе такой указ есть, то и везде он есть… Надо как-то иначе. Документы поменять, что ли… Хорошо, что их мало кто в городе знает, может, не сдадут… Аня, а в типографии…
— Да, я тоже подумала. Нужно поискать, кто из надёжных людей из типографии остался в городе… Нет… что толку. Типография же не работает. Вернее, работает — кто-то ведь печатает эти приказы, да только это значит, что там люди не те. Даже не знаю, кого спросить без риска.
— Надо, чтобы они не высовывались пока, а мы подумаем, что делать. Не знаешь, у них документы есть? Паспорта?
— Да. Были паспорта. Я видела. У Тамары не было — дом разбомбило, а у них вроде были. — Анна Николаевна на секунду задумалась. — Вот что, Валя, тихо и осторожно дойди до Шушаны и Розы. Скажи, чтобы, во-первых, сидели дома, пусть только Зоя выходит — ей не опасно, и от посторонних пусть в подвал прячутся, а во-вторых, скажи, чтобы печку затопили и паспорта сожгли. Будем говорить хотя бы, что они… ну, пусть гречанки… а паспорта сгорели при бомбёжке в Севастополе. Они, правда, в госпитале работали, паспорта предъявляли, но госпиталь уехал, авось никто не вспомнит, что у них там было написано про национальность.
Валя кивнула, мол, запомнила: сидеть дома, сжечь паспорта и если что — называться гречанками, закутала поплотнее голову тёплым платком и отправилась в старый город.
Анна Николаевна, подумав, повернула от дома в другую сторону.
— Знаешь, Маша, я, пожалуй, дойду до одного Фединого коллеги. Вдруг он дома. Посоветуюсь.
А про себя подумала: «Может, и про Мишу что-то узнаю». Мария кивнула.
— До́бре. Я пока тоже подумаю, что можно сделать. Ой, Аня… а Фира-то, небось, тоже приказ видела?! Нужно ведь и с ней что-то делать. У неё же нет никого — муж умер, сыновья на фронте. Надо сходить её проведать.
Соседки распрощались и пошли в разные стороны, стараясь не привлекать внимания оккупантов на улицах.
Валя тем временем добралась до домика в старом городе, где жили севастопольцы, как называли их между собой Титовы. Зои не было дома. Она рассказала Шушане и Розе о приказах, которых те ещё не видели, и передала всё, что велела мама.
В комнате висело долгое тяжкое молчание, когда вошла бледная встревоженная Зоя — она ходила на базар и тоже увидела приказ.
— Знаете уже, да?
— Да. Нам нужно уходить, Зоя, — вдруг решительно сказала Шушана. — Нельзя, чтобы Анна нам помогала, сама погибнет и детей погубит.
— Куда уходить, тётя Шушана?! — Валя не ожидала такого решения и заволновалась. — Некуда! Везде эти приказы есть. Наверняка в деревнях тоже.
— Зоя, ты останешься. А мы с Розой уйдём. — Шушана говорила спокойно и твёрдо.
— Почему это я останусь?
— Потому что ты — русская аристократка. Породу издали видно. Тебя не тронут. А с нами тебе дела иметь не надо, мы для них другой сорт.
— Шушана, куда вы пойдёте? Что это изменит? — возразила Зоя. — Подумай! Нельзя уходить… задержат — хуже будет. Мы что-нибудь придумаем.
— Вы не должны ничего придумывать, — вступила в разговор Роза. — Небось там написано как про коммунистов: за укрывательство расстрел. Валя нам этого не сказала, но ведь точно?
— Точно, — упавшим голосом подтвердила Валя, вдруг осознавшая всю реальность этой угрозы.
— Вот видишь… нужно нам уходить.
— И что? Куда вы можете спрятаться?
— Там уж как судьба… — Шушана сказала это всё так же спокойно, ровно, почти обречённо.
— Тетя Зоя, ну скажите хоть вы… они же могут назваться гречанками. Мама велела именно так. И она пошла к папиным друзьям советоваться. Что же, она зря, выходит, пошла через полгорода? Ну давайте дождёмся, что скажет мама. По-моему, нужно делать, как она велела.
— Кто-нибудь всё равно сдаст, — так же ровно произнесла Шушана. — Знают же во дворе наши имена… Здесь ещё три семьи живёт, кроме нас одиннадцать человек, — пояснила она Вале.
— Ты знаешь, — помолчав, сказала Зоя, — может, и не сдадут. Все три семьи — караимы. С ними тоже ещё неизвестно что будет. Мне думается, они нам помогут и сами постараются не привлекать внимания. Подождите уходить. Давайте Анну послушаемся.
— Мало нам Анна и Фёдор помогали? Мы хотим их погубить, что ли?
— На регистрацию три дня даётся. Сегодня и завтра точно можно подождать, а там посмотрим.
— Я вас очень прошу, — Валя от волнения даже ладошки сложила, как в молитве, — давайте подождём, что мама скажет. Если вы уйдёте сейчас, она не простит себе, что мы даже не попробовали помочь. Вы хотите, чтобы она себя винила?
Как быстро сейчас взрослеют дети, подумала Зоя, вот уже и эта девчушка говорит: не простит себе… Были ли в её, Зоины, тринадцать лет такие мысли в девичьей голове? В благополучной тогдашней жизни — вряд ли…
— Вот что, Шушан, никто никуда сейчас не пойдёт, — сказала она твёрдо. — Вы с Розой сидите дома и не высовывайтесь. Если кто чужой появится — сразу в подвал. А мы с Анной за эти два дня что-то придумаем. Слава богу, в нашем дворе немцы не стоят.
— Ой, а у нас стоят. Со вчерашнего дня. — Валя вдруг вспомнила, что женщины не знают последних новостей. — Офицер какой-то важный, солдат его… как это… вроде слуги, мама говорила…
— Денщик? — подсказала Зоя.
— Да, точно. И переводчик ещё. А нас на кухню выселили. И принесли маме кучу их белья — стирать.
— Как же вы втроём там помещаетесь?
— Вдвоём. Мишка вчера забежал, забрал все свои тёплые вещи и ушёл… не сказал куда. Попрощался и обещал маме, что будет осторожен. И ещё, — добавила она упавшим голосом, — сказал, что нам знать не надо, куда ушёл.
Женщины переглянулись, покачали головами, но промолчали. Только Шушана что-то еле слышно прошептала по-крымчакски, и Валя, не зная языка, почему-то угадала, что это молитва.
* * *
Оккупантов в квартире не было. Валя сидела в кухне и, волнуясь, ждала мать. Когда Анна Николаевна вернулась, дочка рассказала ей, как сложился разговор у севастопольских друзей и что решили.
— Правильно Зоя настояла, — сказала Анна Николаевна. — Уходить неизвестно куда — это им верная гибель. Я тоже кое-что узнала. Видела Петра Сергеевича. Про Мишу он сказал, что у него всё в порядке и что он где-то у своих, не на глазах у немцев, и чтобы мы не беспокоились.
