— Ну что ж, ребята, давайте сейчас окнами займёмся. Завтра рабочий день — некогда будет.
Анна Николаевна взялась готовить клейстер, Валя с Мишей, вздохнув, что выходной пройдёт за скучным делом, взяли кипу старых газет и сели резать их на полосы.
«Вот вам и воскресенье… — думала девочка. — Столько всего планировали, а теперь непонятно что… и папа на работе. Закончим с окнами — к бабушке с дедушкой, что ли, съездить». Раньше они жили все вместе: бабушка, дедушка, папа, мама и Валя с Мишкой. Но когда дедушка, паровозный мастер, вышел на пенсию, папины родители перебрались в посёлок под Севастополем — на родину бабушки. Валя любила к ним ездить, и с недавних пор её стали отпускать туда одну. Путешествие на небольшом теплоходике занимало пару часов, а на пристани её встречал дедушка. У них всегда было интересно. Бабушка работала в поселковой библиотеке, дедушка хозяйничал дома и на досуге мастерил игрушки для окрестных ребят. Сейчас, в каникулы, Валя могла остаться там с ночёвкой и вернуться через день-два. Всё это она обдумывала, занимаясь нудной нарезкой полосок, но с мамой решила пока не говорить. Вот закончат — тогда и спросит.
Мишка выходил выбросить мусор и сообщил, что на дальнем углу улицы, где репродуктор на столбе, стоит уже целая толпа. Было почти двенадцать, Анна Николаевна включила радио. Но там ничего не происходило. Шла обычная передача, какие-то вести с полей, музыка. Только в 12:15 в комнату ворвался голос. Не диктора новостей — другой.
ГРАЖДАНЕ И ГРАЖДАНКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!
Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление.
— Мо́лотов… — полувопросительно и удивлённо сказала мама. Все трое застыли на диване.
С улицы доносился и отдавался эхом между стенами домов тот же голос из репродуктора. Замер трамвай, открыв двери и окна, остановились машины.
Сегодня, в 4 часа утра… без объявления войны германские войска… подвергли бомбёжке. …Житомир, Киев, Севастополь, Каунас… Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территорий.
На слове «Севастополь» все трое дружно ахнули и тут же затихли снова.
Нарком иностранных дел Молотов
[16] говорил взволнованно, даже нервно, запинаясь, с трудом произнося некоторые слова.
Анна Николаевна слушала, помертвев, и Валя видела, как бледнеет лицо матери с каждой следующей фразой.
…Нападение… несмотря на то, что между СССР и Германией заключён договор о ненападении…
…дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины.
«Вот, значит, почему так срочно вызвали на аэродром Маринкиного папу… Уже знали…» — машинально отметила про себя Валя.
…Весь наш народ теперь должен быть сплочён и един как никогда… сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии… вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.
Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!
Только отзвучали последние слова наркома иностранных дел, как мимо окон спешно потянулись по улице люди. Кто-то плакал, кто-то о чём-то бурно говорил со спутниками, кто-то бегом мчался прямо по мостовой, обгоняя всех.
— А чего не Сам-то говорил? — услышала Валя через открытое окно обрывок разговора.
— Некогда Самому… — ответил кто-то. — Вишь, беда какая.
— Да выступит ещё небось, попозже сегодня. Надо радио не выключать.
Анна Николаевна с тревогой поглядывала в окно — муж до сих пор не вернулся с работы, хотя дежурил в ночную смену и должен был уже давно прийти. Надо бы в магазины: закупить что-то впрок — кто знает, что впереди. Но ей не хотелось уходить, не дождавшись мужа.
— Миша, Валя, вот возьмите деньги и идите в магазин. Нужно купить соли, спичек, мыла, крупы, какая будет, макарон. Может, война и недолго продлится, но надо хоть какие-то запасы сделать.
Ребята, не споря, собрались и отправились в гастроном. В городе нарастали паника и суета. Во всех магазинах образовались длинные очереди, которые увеличивались с каждой минутой. По улицам к военкомату спешили мужчины. Стекались к вокзалу курортники с чемоданами в надежде уехать домой. Когда брат с сестрой дошли до продуктового, очередь уже вылезла далеко за порог на тротуар и тихо гудела. Знакомые и незнакомые люди переговаривались, обсуждали тревожные новости, говорили, что цены на базаре сразу после известия о войне выросли в два раза, что неизвестно, когда всё это закончится… может, даже до самой осени воевать придётся, а потому надо запасать продукты. Постояв некоторое время и поняв, что очередь движется медленно, ребята решили, что можно не стоять на жаре обоим, а менять друг друга. Миша, как старший, решил остаться, а Валя отправилась домой.
Пришёл отец. Мама и Валя бросились к нему, ожидая новостей.
— Фёдор, что теперь будет?
— Ань, ну что будет… Думаю, легко не отделаемся. Гитлер — это не шутки. Я видел Володю Тихонова из радиоредакции. Он ночью на радио дежурил. Говорит, глупейшая ситуация была: им звонят из Севастополя, сообщают, что война, что порт бомбят, он взрывы и вой самолётов даже в телефон слышит, а здешний главный и не знает ничего, и в новости дать не может, звонит в Москву, говорят: «Провокация, не сейте панику». А вот оно как…
— Федя, ты про своих родителей что-то знаешь?
— Связи нет, Аня. Будем ждать, — глухо сказал отец. — Может, подробности какие появятся. Может, Сам выступит. Тогда его речь завтра в газеты сразу пойдёт… Анечка, я в военкомате был, а меня отправили назад. Сказали: пока не призовут — как специалиста важной отрасли. Я в райком
[17] ходил: я же военнообязанный — как это не призывают?
— И? — дрогнувшим голосом спросила мама.
— А там говорят: до особого распоряжения из типографии не призывать. И журналистов не всех. Некоторым бронь оформляют. Володю вот не взяли. Тоже кипел: не хочет в тылу работать, а ему говорят — сиди пока тут.
— Обедать будешь?
— Некогда, Анют, я снова на работу. Чрезвычайка
[18] объявлена. С работы уходить не велено.
