Лизхен прислушивалась к ровному Валиному голосу и плакала уже тише.
— А теперь, Басти, пожалуйста, сделай ещё очень важное. Я понесу Лиз, а ты иди вперёд побыстрее и предупреди взрослых. Я ведь буду медленно идти. Может, они навстречу выйдут.
Басти кивнул и что есть силы помчался к дому.
Валя шла и говорила малышке какие-то ничего не значащие слова, спрашивала, знает ли она какого-нибудь доктора в округе и что будет делать дома, пока заживает нога… Лиз была тяжёлая, нести её приходилось, подхватив под коленки и плечи, чтобы лишний раз не сделать больно, поэтому двигались они и впрямь медленно.
Вдруг Валя оступилась и чуть не упала вместе с девочкой. Успела поставить её на ноги и ухватиться за ограду пастбища, вдоль которого они шли. Лизхен взвыла, возможно, не столько от боли, сколько от неожиданности, а Валя с ужасом обнаружила, что зацепилась за толстый жёсткий корень кустарника у дорожки и подошва её туфли просит каши. Только этого не хватало! Ну как теперь идти?! Того и гляди шлёпнешься. Да и перед Мартой неловко. Летом она отдала Вале и свои босоножки, и эти закрытые туфли… И вот Валя не уберегла их, а ведь новые взять негде.
Сейчас думать было некогда. Она сняла туфли, засунула их в карманы жакета и взяла девочку на руки.
— Не плачь, Лизхен! Смотри, сколько мы уже прошли! Немного осталось.
Она говорила и говорила что-то, отвлекая девочку, а про себя понимала, что ушли они совсем ещё недалеко и неизвестно, добрался ли уже Себастьян до дома, не разминулся ли с отцом и Тилем и скоро ли их кто-то встретит…
Валя не чувствовала ни холода от подмёрзшей земли, ни мокрых чулок — лишь тяжесть маленького тела, дрожащие руки, обнимавшие её изо всех сил, и усталые горькие всхлипы Лизхен. И лишь одно было сейчас важно: утешить и донести до дома.
Казалось, прошли часы с тех пор, как убежал Басти и Валя с Лизхен отправились в путь. Наконец послышался стук копыт и поскрипывание колёс. Не дожидаясь, пока лошадь остановится, с телеги соскочил Тиль.
— Давай её сюда.
Он аккуратно перехватил девочку и уложил её на остатки сена. Погладил по голове и ободряюще улыбнулся.
— Держись, раненый солдатик! Всё будет в порядке!
Валя тоже забралась в телегу, села, свесив ноги, достала из карманов туфли и с досадой бросила их рядом. Повозка тронулась.
Клаус правил лошадью и не видел, что происходит за его спиной, а Тиль изумлённо воззрился на туфли.
— Ты шла босиком?!
— А что мне было делать? Подошва оторвалась, — устало откликнулась Валя.
— Издалека?
— Какая разница… от второго пастбища.
— Больше километра?! В чулках?! А не идти — подождать нас там, на поле, нельзя было?!
— Тиль, не шуми… Я боялась. Ногу нельзя долго держать сильно перетянутой. А я не помню — сколько можно. А вдруг Басти с вами разойдётся… время потеряем. — Вале казалось, что из неё, как из проколотого шарика, разом вышел весь воздух, а с ним и силы. — Я нечаянно подошву… корень большой не увидела.
— Да бог с ней, с подошвой! У тебя чулки совсем мокрые!
— Ну, скоро уже дом… Не сахарная, не растаю.
Доехали быстро. По пути Лиз почти успокоилась и, только увидев мать, снова начала плакать. Отец взял девочку на руки, и Марта заметила перетянутую ножку.
— Это ты сделала, Вальхен?
— Я. Что… неправильно?
— Очень даже правильно. Откуда ты знаешь, что так нужно делать?
— Нас в школе учили. У нас в шестом классе были уроки такие. Санпросвет… — Валя не знала, как назвать по-немецки, и произнесла по-русски. Но Марта догадалась.
— Уроки по первой помощи?
— Ну… да… вроде того. И ещё про современную медицину рассказывали. Например, про рентген… я не знаю, как по-немецки.
— Почти так же, — улыбнулась Марта. — Das Röntgen. Погоди, а почему ты босиком?
— Туфли порвались. Простите, я нечаянно…
— Господи, девочка, я же не про туфли… Ну-ка быстро снимай чулки и наливай в таз горячей воды — на плите ещё не остыла. Я займусь Лизхен, а ты сиди и грей ноги! Тиль, принеси толстые носки, шерстяные! Басти, помоги Вальхен.
Пока Марта обрабатывала рану Лизхен, Валя отогревала замёрзшие ноги. Рядом с ней сидел Басти — взволнованно рассказывал, как мчался домой, как торопил отца, а сам за разговором не забывал подливать в таз горячей воды.
— Ты вёл себя храбро, как настоящий врач, — похвалила мальчика Валя. — И быстро добежал до дома и всех позвал.
— Я сначала очень испугался, — признался Басти. — А потом я справился, да? — Было видно, что он страшно гордится собой. — Это же ничего, что я сперва струсил? Но я буду настоящим врачом и совсем перестану бояться.
— Знаешь, Басти, взрослые, бывает, тоже боятся. Совсем ничего не боится только дурак. Так мой дедушка говорил. Храбрый — не тот, кто не боится, а тот, кто со своим страхом справляется, как мы с тобой.
— Ты что, тоже боялась? — не поверил мальчик.
— Ещё как. Перепугалась — просто ужас.
Доктор
Волнения утихли — раненую перевязали, Валю отогрели, Марта собрала обед мужчинам, не успевшим раньше поесть, а остальных напоила чаем. Решили, что Клаус отвезёт Лизхен в город к доктору, Валя поедет с ними, чтобы помочь, а Тиля отправили на луг — забрать брошенные там вещи. Марта нашла для Вали другие туфли.
Отправились в повозке, которую в семье называли «выездной», — на колёсах с надувными шинами, с двумя сиденьями, на одно из которых уложили тепло укутанную Лиз. Ехали небыстро, чтобы не растрясти раненую девочку, и дорога заняла почти полтора часа. Наплакавшаяся Лизхен дремала, а Валя смотрела на дорогу и думала о своём. Уже показался город, когда она вдруг поняла, что изо всех сил кутается в тёплый жакет и наброшенный сверху плед и всё равно дрожит от холода. Голова кружилась, глаза закрывались сами собой. «Переволновалась, видно, — отметила про себя Валя. — Ну ничего, скоро, наверное, приедем, и я сразу взбодрюсь».
Старинные улочки города в ранних зимних сумерках Валя рассматривала уже с некоторым трудом. Запомнила только, как плотно пристроены один к другому разноцветные дома, как мало машин и много велосипедов, увидела, что встречаются повозки, запряжённые лошадьми. «Интересно, — сквозь сон отметила она, — у нас до́ма и то машин больше было».
Клаус остановился возле многоэтажного кирпичного дома. Валя с трудом вылезла и, ожидая, пока отец возьмёт девочку, прислонилась к стене — ноги не держали.
— Что ты, Вальхен? — спросил Клаус.
— Сидела долго, замёрзла, — тихо ответила Валя, с трудом вспоминая немецкие слова.
Клаус открыл тёмно-красную дверь с узким окошком и красивой кованой решёткой, и они вошли в подъезд. Валя ахнула, увидев в подъезде яркую красивую лампу на длинной цепи и высокие крутые ступени, которые начинались прямо от входа. Семнадцать, машинально сосчитала девочка. Семнадцать ступенек. «Как же подниматься? Сил совсем нет», — сквозь туман подумала она.
