Западники же, со своей стороны, стремились следовать Западу в политическом и экономическом отношении. В зависимости от представлений о будущем развитии человечества они распадались на две группы. «Либеральные» западники, такие как Тимофей Грановский, Василий Боткин и Павел Анненков, обращались к индустриальному капитализму и представительному правлению в поисках решения животрепещущих проблем российской действительности, тогда как «радикалы» (Виссарион Белинский, Александр Герцен, Михаил Бакунин) были настроены более критично в отношении капитализма и со временем обрели интеллектуальное пристанище под сенью европейского социализма. Обе группы западников являлись наследниками философии французского Просвещения и поборниками «гражданского национализма», основанного на идее национального государства и французской модели национальной идентичности, определяемой гражданством.
Этот диалог сформировал основу для представлений Андрея, который (из скромности или же из неведения) никогда явно не определял свое место в интеллектуальном пейзаже русской культуры. Можно попробовать сделать это сейчас, проанализировав идеи Андрея для более глубокого понимания русской истории. Знание того, на что (пусть даже подсознательно) реагировал Андрей, покажет, в какой степени этот провинциальный читатель понимал важные для его эпохи концепции и как, достигнув этого конкретного представителя призрачной «читающей публики», эти идеи упрощались, трансформировались и иногда оставались непонятыми. В то же время, рассматривая идеи Андрея в ракурсе русской интеллектуальной действительности, мы видим, насколько не совпадают сферы интеллектуальной и провинциальной жизни. Хотя Андрей не может представлять всех помещиков, он является воплощением много обсуждавшегося «типа», а это означает, что его личные записи дают ценнейшую возможность увидеть не некий тип, а человека из плоти и крови. Журналистские занятия Андрея очень напоминают деятельность многих других дворян-помещиков, а потому позволяют судить о вероятной реакции массы образованных провинциалов на «великие идеи», распространявшиеся в Санкт-Петербурге, Москве и Западной Европе.
Андрей лишь однажды, в 1847 году, увидел одно из своих сочинений на страницах общенациональной газеты – «Московских губернских ведомостей», в составе компиляции материалов под названием «Два слова о работах господских людей», ранее уже опубликованных в «Земледельческой газете» и сопровождавшихся замечанием редакции, что
Установление хозяйственных отношений на нормальных основаниях отразится не в одной выгодности земледельческих работ, оно поведет далее – к изменению хозяйственных привычек, обычаев, которые в свою очередь имеют неотразимое влияние на нравственный и вещественный быт всех классов
[897].
Под «нормальными основаниями» подразумевалась, конечно же, отмена крепостного права. Отрывки из статей Чихачёва и еще одного помещика – некоего Козлова – свидетельствовали о том, что и сами дворяне были готовы к такому переустройству. Тогда как Козлов доказывал, что наемный труд был экономически более выгодным для землевладельцев, текст Чихачёва о чистоте в доме прямо к крепостному хозяйству не относился. Соседство этих тем кажется странным, но, с точки зрения Андрея, они отражали тесную связь понятий дома и имения. Андрей обращается к своим товарищам-землевладельцам с пылким призывом оставить свою «барскую спесь» и исследовать те темные углы дома и усадьбы, войти куда многим хозяевам, по-видимому, казалось унизительным из‐за преувеличенного мнения о своем положении. Он заявляет, что порядок и процветание всех обитателей имения – господ, крестьян и тех, кто стоит на иерархической лестнице между ними, – зависит от проявляемого барином (и, по умолчанию, барыней) внимания к каждой мелочи внутри дома и за его пределами. Андрей далек от того, чтобы возмущаться вмешательством российской высшей власти в повседневную жизнь знати, но предлагает, чтобы каждый из царевых слуг точно так же следил за жизнью подвластных ему людей для обеспечения соблюдения порядка и наилучшего выполнения их обязанностей: «А я говорю, и всякий рассуждающий ‹…› тоже скажет, что непременно и всенепременно порядок в доме должен быть ежеминутный, и чтобы всякого посетителя можно было милости просить везде пройти по всякую пору»
[898].
Долг и порядок для Андрея являются этическими понятиями. Подобным образом крепостничество представляло для помещиков проблему одновременно как этическую, так и практическую, вследствие чего отсутствие порядка в доме или где бы то ни было из моральной проблемы переходило в нравственное поражение хозяина (или хозяйки) дома, которому надлежало обеспечивать материальное благополучие, здоровье и процветание всех подвластных ему людей. Рассуждение о порядке «в доме», таким образом, несомненно, является частью общей дискуссии о крепостном праве, поскольку основано на одной и той же фундаментальной идее – что положение помещика неразрывно связано с определенными нравственными обязанностями. В порядке Андрей видел как признак, так и награду нравственного поведения, в свою очередь приравненного к исполнению своего долга, определявшегося социальным положением. Будь то в доме, имении или обществе, порядок всегда нравственен, а беспорядок отражает нравственную ущербность. Включив в круг тех лиц, к которым помещик должен относиться с отеческой заботой, не только детей, но и крепостных крестьян, становится нетрудно заключить, что действия и грядущие успехи российских помещиков как единого сообщества имеют решающее значение для общего будущего всей России.
Спустя несколько недель Андрей дополнил свои рассуждения по этому поводу в небольшой заметке в «Земледельческой газете», объяснив, что нужно понимать под «нормальными» производительными силами. Андрей заимствует определение из «Французско-российского словаря» И. И. Татищева: «Слово нормальный собственно значит народный, образцовый», но в присущей ему манере расширяет это определение как
…свойственный, должный, положительный, непреложный, с духом времени сообразный, в духе народном пребывающий, неуклонный от коренных начал всякого блага, совета и доброты сердца
[899].
Помещики имели «священную обязанность» сохранять и «совершенствовать, возвеличивать» ту «нормальность», в которой они жили. Такое совершенствование, по мнению Андрея, не могло быть достигнуто простым улучшением орудий производства или увеличением или уменьшением рабочего дня без ущерба для крестьян или помещиков. Вместо этого требовалось установить «прочный союз помещиков с их подвластными» и «удалить» двух «лютых врагов» сельской жизни: пьянство крестьянина и роскошь барина. Андрей считал, что вместо слова «нормальность» следовало использовать понятие «добросовестность». В самом конце заметки Андрей достаточно осторожно оспаривал преимущество наемной рабочей силы, подробно свое мнение не обосновывая, а ставя «в пример… кровных детей и усыновленных приемышей», скорее всего, в том смысле, что личная привязанность к родителям (или помещикам, которые «добросовестно» исполняли свой долг) была предпочтительнее безличных договорных отношений хозяина и работника. Таково ядро мировоззрения Андрея. Статья в «Московских губернских ведомостях», вскоре дополненная заметкой в «Земледельческой газете», стала первым (и единственным) изложением его взглядов на уровне общероссийской прессы
[900].
