Конечно, власть таких помещиков-дворян, как Чихачёвы, над зависевшими от них людьми была огромной и предполагала внушительный набор дисциплинарных мер. Вместе с тем с точки зрения закона русские крепостные не были рабами: они платили налоги государству и были военнообязанными, в отличие, например, от рабов на американских плантациях. За исключением так называемых дворовых людей (несколько процентов от общего числа крепостных крестьян), живших в усадьбе помещика и не имевших своих земельных наделов, большая часть крепостных считалась прикрепленными к своей деревне, а не к господину лично. По закону крепостных можно было закладывать, продавать, дарить или передавать по наследству, но к тому времени, о котором мы говорим, лишь целыми семьями и вместе с землей (хотя эти ограничения при желании можно было обойти). Но, несмотря на некоторые юридические ограничения, такие дворяне-землевладельцы, как Чихачёвы, были обязаны своими доходами труду несвободных людей, и Андрей понимал моральную дилемму, на которой был основан его идеал сельской жизни. Он не романтизировал крестьян или их положение, как это делали некоторые славянофилы или аболиционисты. В отличие от представителей обеих этих групп Андрей жил бок о бок с большинством принадлежавших ему крепостных. Написанное им показывает, что он понимал сложность и сомнительность экономики и общественного устройства, основанных на эксплуатации, при этом продолжая жить за счет этой эксплуатации и признавая, что его возможности изменить существующий строй были ограниченны
[187]. Прежде всего он признавал, что общественное устройство, безопасность и благополучие обеспечивались системой переговоров и компромиссов, которые хотя по сути своей и укрепляли власть помещика, вместе с тем на практике ее все же ограничивали, понуждая его поддерживать негласные, но достаточно твердо устоявшиеся иерархические отношения, выполнять определенные обязательства и ограничивать свои запросы.
Чихачёвы жили исключительно плодами трудов своих крепостных и, как и другие душевладельцы, прекрасно осознавали свою личную заинтересованность в повышении производительности этого труда. В частности, Андрей не забывал, что унаследовал свои имения от длинной череды предков, и очень серьезно воспринимал свою обязанность передать их наследнику в столь же хорошем или даже лучшем состоянии, чем то, в котором они находились, когда он их получил
[188]. Чихачёвы практиковали «просвещенный феодализм», в конце XVIII века вдохновлявший более состоятельных землевладельцев предпринимать грандиозные усовершенствования, упорядочивать правила и формализовать иерархию управления в имениях, хотя в более скромных обстоятельствах этот просветительский порыв, естественно, принимал несколько иную форму и становился более непосредственным
[189]. Однако ярче всего в документах выражен глубокий патернализм, окрашивавший отношения Чихачёвых с их крестьянами и оправдывавший – по крайней мере, в глазах Андрея – тот факт, что он владеет людьми, одновременно побуждая его стремиться к улучшению положения всей деревни, которая представлялась ему сообществом более высокого порядка, объединяющим дворян, духовенство и крестьян
[190].
Вознамерившись рассказать о своем образе жизни в деревне читателям «Земледельческой газеты», Андрей описывает Дорожаево как оазис отеческой (и отчасти материнской) благожелательности и добрососедских отношений. «В нашей стороне, – начинает он, – все кланяются: вы не встретите ни старика, ни мальчика, который, при встрече с вами, не снял бы шапки и не поклонился. Этот обычай я поддерживаю. Чем? Собственным поклоном; громким, чтобы другие слышали, приветом». Он описывает, как близок он со своими крестьянами и всеми, кто живет в деревне: «Я вхожу в толки не только с своими, но и с чужими мужиками». Как дает им советы («[Я] безпрестанно им говорю: „Когда затрудняешься как поступить, приходи ко мне, посоветуйся; на худо не наставлю“») и беспокоится, если кто-нибудь вдруг перестает приходить («Посылаю нарочного»). В случае болезни помощь оказывает хозяйка имения: «Прихворнулось ли кому: барыня давай лекарствице». Он пишет также о том, что Наталья благодетельствует детям: «Малолетки за угол у нас не прячутся; у редкого из них нет от барыни колечка, перстенька, сережек, пояска, платочка, красной рубашечки».
