Зная, что выживание крепостных в значительной степени зависит от него, Андрей нашел решение этой проблемы вскоре после того, как обосновался в Дорожаево, и оно вновь и вновь выручало его на протяжении жизни: следовало достигнуть взаимной договоренности, которая хотя бы в минимальной степени удовлетворяла нужды всех заинтересованных сторон, что, по его словам, он подробно объяснил крестьянам, вступив в управление имением. Почти тридцать лет спустя он вспоминает о тех событиях следующим образом. «Оглядевшись со всем, что застали, переселяясь в деревню», Андрей и Наталья «собрали весь наш народ обоего пола, дворовый и крестьянский, прочитали им сумму долгов наших, не нами сделанных». Затем они (Андрей использует форму множественного числа) объяснили, сколько им нужно на повседневные расходы и воспитание детей, «с соблюдением возможного приличия». В какой мере слушавшие их крепостные были согласны с тем, что все эти потребности и в самом деле являются насущными, в рассказе не отражено. В любом случае затем Андрей и Наталья прибавили непредвиденные расходы «чуть ли не ежегодно более или менее бывающие» и заключили, что только «усердие» крестьян и их собственная «расчетливость» могут их спасти. Они заверили слушателей, что не намерены увеличивать оброк или барщину, но должны быть уверены, что их доход будет постоянным: «Мы однако же не можем не наблюдать постоянно внимательно, так ли повсеместно пойдет круг хозяйственных занятий, как требуется, чтобы получить общий итог периодических ожидаемостей». Затем, приводя «возможно-ясные для простолюдинов» примеры, как снисходительно сообщает Андрей, они с Натальей «изобразили, применяясь к собственному их быту» метафору «неразрывной цепи» домоводства, отметив, что «плохое отправление одной обязанности повредит и другим, а два испорченных звена – и дело очень плохо»
[204].
Лишь сообщив крепостным все эти финансовые подробности, Андрей заговорил о своей собственной, отдельной от жены роли: «За тем, наступила очередь мне, высказать им и обо всех наших помещичьих в отношении их обязанностях, и что в деятельности, которой от них ожидаем, мы будем стараться сами быть постоянным для них примером». Затем Андрей напрямую обратился к священнику, «Святому отцу», роль которого в деревне заключалась в том, чтобы «безо всякого лицеприятия… напомнить, наставить, поучить, вразумить, запретить». Он попросил священника быть свидетелем обещаний, которые Чихачёвы дали своим крестьянам, и, «как без испрошения благословения Божия никакое дело не должно начинаться», в завершение Андрей попросил священника отслужить молебен
[205].
Эта история, описанная Андреем в «Земледельческой газете» в октябре 1848 года, любопытным образом созвучна с очерком Николая Гоголя из опубликованных годом ранее «Выбранных мест из переписки с друзьями», где писатель советовал помещикам «собрать прежде всего мужиков и объяснить им», что помещик руководит ими не ради выгоды от их труда, но потому, что это – Богом назначенная ему роль и Бог его накажет, если он поступит иначе
[206]. Хотя Андрей нигде не упоминает о том, что читал это сочинение, весьма вероятно, что он был с ним знаком, и не менее вероятно, что у Гоголя он позаимствовал яркий и живописный образ помещика, собирающего всех своих крестьян, чтобы объяснить свою и их роли. Однако нет также оснований предполагать, что Андрей и Наталья в действительности не обращались с подобной речью к наиболее уважаемым из своих крестьян в Дорожаево. В любом случае есть важные различия между очерком Гоголя и картиной, описанной Андреем. Гоголь советует помещикам буквально сжечь деньги перед крестьянами, чтобы доказать, как мало они значат. Андрей, разумеется, ничего подобного не делал. Скорее всего, он объяснил крестьянам тяжесть бремени своих долгов и обратился к ним на том основании, что в их интересах, так же как и в интересах их хозяев, выполнять работы эффективно и успешно, чтобы спасти всю деревню и ее обитателей от возможной продажи имения за долги. У Гоголя помещик и крестьяне являются противниками, и помещику нужно примирить крестьян с их относительным бесправием на том основании, что такое положение дел соответствует воле Бога. Хотя Андрей и верил в то, что общественная иерархия установлена свыше, он не отрицал значения соображений личной выгоды. Исходя из этого он попытался изобразить себя и своих крестьян связанными друг с другом экономически, заявив, что процветание одного означает процветание всех и, равным образом, что разорение помещика повлечет за собой разорение крестьян, возможное переселение и распад семей.
Но это все риторика. В реальной жизни именно Андрей и Наталья решали, какая доля доходов от имения пойдет на удовлетворение их собственных потребностей, а какая – на нужды крестьян. Однажды в 1834 году Андрей и Яков сравнили качество пищи, предназначенной для крепостных и для моряков. «Я вам сказывал, что у нас во флоте матрос получает по воскресениям фунт мяса, а в прочие дни кроме середы и пятницы по 60 золотников [260 г]; и вы удивлялись какое прекрасное содержание получают матросы. Да, мои друзья, точно прекрасное: что получает пехотный солдат, тебе брат известно». К письму был приложен список, где значились ром или джин, уксус, горох, крупы, мясо, коровье масло, ржаные и «солодяные» сухари и соль. Яков заключает: «Не правда ли что довольно и предовольно – а?» Андрей отвечает: «Матрос того и стоит!» Затем он перечисляет, какие продукты получают его крестьяне (щи «с забелкой» и каша, мясо дважды в неделю, а по праздникам – кусок пирога), признавая, что этого не так уж много: «Очень люблю хорошее содержание людей, и крайне болезную что не имею еще на то возможности»
[207].
Андрей недвусмысленно придерживался патернализма: в 1849 году он описывал крестьян как «детей наших по слову Божию» и утверждал, что эти «дети» были «неотделим[ы] от счастия нашего [дворян]», – выбор слов, который мог бы показаться более подобающим настоящему родителю, говорящему о своих собственных детях, а не работодателю или владельцу, описывающему своих слуг
[208]. Патерналистские представления Андрея о крестьянах не были проявлением расизма, поскольку крестьяне были внешне от него неотличимы. Так что же позволяло ему считать их детьми, зависящими от нравственного руководства помещика? Для Андрея причины крестьянского непослушания были совершенно те же, что питали и жестокость многих помещиков, и в этой причине заключалось также и решение: то было неправильное воспитание или нравственное развитие. Андрей уверен, что традиционное воспитание крестьян и передававшиеся из поколения в поколение обычаи привели к тому, что крестьяне поступают иррационально и неэффективно, и потому полагал, что образование и нравственное воспитание также способны сделать крестьян (и помещиков) лучше.
