Таким образом, в течение XVIII и начала XIX века все большее число женщин не просто владели собственностью формально, но и лично и непосредственно ею управляли
[305]. Обладание имуществом и контроль над ним гарантировали им известную безопасность и, возможно, открывали пространство для маневра при столкновении с гораздо менее благоприятными нормами российского семейного права, касающимися брака и развода. Важнее всего то, что женщины не только могли управлять своими имениями, но и, согласно многочисленным мемуарным описаниям, такое положение вещей не казалось чем-то необычным и не угрожало их социальному статусу или женственности. Это занятие считалось практичной и естественной частью прочих домашних обязанностей, в результате чего «дом» трактовался как совокупность населенных крепостными имений
[306].
Многие женщины, управлявшие своими имениями, в особенности те, кто также распоряжался имуществом своих мужей, делали это в отсутствие супругов, когда те не могли заниматься этим сами или, в некоторых случаях, ради самосохранения и спасения семьи ввиду пагубного поведения мужей. Разумеется, доля таких конфликтных случаев на самом деле могла быть меньше, поскольку важнейшим источником сведений для исследователей являются судебные дела
[307]. Однако в семействе Чихачёвых муж постоянно присутствовал в усадьбе и (по крайней мере, в собственных глазах) всецело отдавался исполнению того, что считал своим долгом перед семьей. Он не был склонен к грубостям или насилию, и азартные игры, выпивка или мотовство не побуждали его рисковать стабильностью положения семьи или домашнего хозяйства. Напротив, он был преданным отцом и мужем (в том смысле, в котором понимал эти роли). Поэтому Чихачёвы представляют собой вдвойне интересный пример того, как управление женщиной семейной собственностью отражалось на жизни всей семьи. Основой их брака было не допущение, что жена может управлять имуществом в отсутствие мужа, но убеждение, что это ее законная и естественная роль, а супруг в это время должен (или, по крайней мере, мог бы) заниматься чем-то совершенно другим. Настоящая глава раскрывает обязанности Натальи как управительницы поместья. В последующих же главах будет рассмотрен вопрос о том, что означало такое разделение труда для ее брака и семьи и как роли, взятые на себя Натальей и Андреем, формировали их представления о родительских обязанностях, семье, обществе и идеологии домашней жизни, с которой они были хорошо знакомы, но которая была основана на гендерных ролях и социоэкономическом устройстве, весьма отличавшихся от их собственных.
Наталья Чихачёва владела своим приданым, превышавшим по ценности обремененное долгами имение мужа и почти равноценным ему после того, как благодаря ее заботливому руководству долги были выплачены
[308]. Она управляла и своими, и его имениями, по меньшей мере пока их дети не выросли, а возможно – с первых лет своей семейной жизни и примерно до 1850‐х годов, когда ее здоровье окончательно испортилось. В то время как ее муж наблюдал за образованием детей и занимался интеллектуальными трудами, Наталья контролировала работу крепостных в доме и на полях, управляла финансами и обеспечивала повседневную жизнь – как своей семьи, так и сотен крепостных, которыми владели Чихачёвы. Сельскохозяйственные работы такого масштаба (в особенности на сравнительно скудных почвах) требовали постоянного внимания и вовлеченности в труд крепостных, скрупулезного учета. Кроме того, даже при самом лучшем управлении оставалась опасность внезапных бедствий – неурожая, болезней или пожаров. Большинство российских помещиков, независимо от их уровня дохода, были обременены долгами: отчасти потому, что сельскохозяйственная экономика страдала от плохого качества почвы, неэффективной организации труда и трудных климатических условий, так что наличные деньги у Чихачёвых появлялись нерегулярно и ненадолго. Все сколько-нибудь значительные долги Чихачёвых были ими унаследованы, и то, что они смогли эти долги постепенно выплатить, – свидетельство выдающегося делового таланта и энергичности Натальи.
В Великобритании, на родине культа домашней жизни (domesticity), распространявшегося в то время по Европе благодаря нравоучительной и художественной литературе, дворянки также иногда распоряжались деньгами, но, в отличие от Натальи, делали это реже и в исключительных обстоятельствах. Согласно важному исследованию М. Жанны Питерсон, английские дворянки участвовали в принятии финансовых решений, но не контролировали финансы самостоятельно и часто распоряжались лишь небольшой частью своего приданого, выделяемой им на мелкие траты (так называемые «булавочные деньги»), а также ведали расходами на содержание детей. Незамужние женщины или вдовы пользовались большей свободой, но все равно зависели от мужей или отцов, которые иногда предоставляли женщинам право распоряжаться деньгами посредством завещаний, брачных контрактов и опеки. Однако и замужние дамы викторианской Англии на практике обладали большей финансовой независимостью, чем ранее принято было считать, в особенности в роли душеприказчиц и опекунш
[309]. Исследование Джойс Уоррен, основанное на американском материале, показало, что множество американок XIX века были настоящими «игроками денежной экономики», хотя это вынуждало их идти наперекор «правилам поведения, которые их культура определяла как естественные для женщин». Некоторые из этих американок боролись за экономическую независимость женщин, а в некоторых случаях и за право женщин контролировать семейные финансы, однако им приходилось делать это посредством «нового дискурса», который напрямую бросал вызов дискурсу господствующему
[310]. Деятельность этих женщин имеет большое значение, но их положение отличалось от положения таких российских дворянок, как Наталья, чье самостоятельное участие в экономической жизни было четко определено как законом, так и общепризнанными традициями
[311].
Даже исключительные примеры финансовой самостоятельности викторианских женщин не подразумевали той полноты прав и полномочий, которыми пользовалась Наталья. Например, Питерсон приводит пример Кэтрин Спунер Тайт, которая управляла финансами своей семьи и «не только вела учет, но и активно участвовала в принятии решений о расходах»
[312]. Наталья, напротив, не только «участвовала» в решении повседневных финансовых вопросов, но и единолично контролировала эту сферу. Исключения составляли судебные тяжбы и уплата налогов, когда Андрей и Наталья сообща принимали решение и вели записи. Андрей был законным владельцем половины их совместной собственности, а потому его участие было необходимо, и, что еще важнее, юридические проблемы лучше всего решались с помощью личных связей, поиск и поддержание которых входили в обязанности Андрея. Другим исключительным примером Викторианской эпохи, который приводит Питерсон, была некая Мэри Смит, называвшая себя «домашним казначеем». Муж доверял ей все расходы, но, что примечательно, публично заявлял обратное
[313]. Наталья же была не просто «казначеем», а отвечала за семейные финансы в целом, заведуя не только расходами, но также и источниками семейных доходов, и делала это открыто, без малейшего намека на то, что она нарушает какие-либо приличия.
