Влияние Натальи могло проявиться в том, что на закате жизни религиозный пыл Андрея усилился, но вряд ли она была первопричиной этого. В своих мемуарах «Келейные записки» Андрей пишет, что именно Наталья побудила его отправиться в одно из их религиозных паломничеств. Примерно в 1850 году, когда Чихачёвы посещали в Москве родственника, генерала Павла Купреянова, чтобы поблагодарить за покровительство их сыну во время военной службы, они «по предложению [Натальи]» отправились помолиться чудотворной иконе Богоматери, прозванной «Споручницей грешных», в церковь Святого Николая в Хамовниках (располагавшуюся в те времена на окраине Москвы)
[431]. Судя по этим немногим упоминаниям, набожность Натальи, в отличие от веры ее мужа, выражалась частным образом, а потому мы вряд ли можем узнать о ней что-либо еще. Возможно, ее интерес к иконам Девы Марии указывает на связь с марианским культом, но в архиве недостаточно сведений для подтверждения этого
[432]. Можно лишь сказать, что Яков разделял пристрастие Натальи к иконам и религиозным символам. В 1837 году он сообщил Чихачёвым в «почтовых сношениях», что за 2 рубля заказал «образов» святой Великомученицы Варвары на «кипарисной деке». Тогда же и у того же мастера он заказал двенадцать «стеклышков», но тот не мог передать ни их, ни изображение мученицы до завершения Страстной седмицы, поскольку «весьма торопился отделкою киоты к образу Николая Чудотворца»
[433]. Это внимание к внешним символам благочестия было характерной чертой более прагматичных и менее мечтательных (в сравнении с Андреем) Якова и Натальи и, возможно, склонностью, которой оба были обязаны своему воспитанию.
Вера Андрея перестала быть частным делом, когда он начал писать мемуары о своем религиозном опыте (неопубликованные, они, однако, были предназначены для потомства и написаны формальным стилем, подходящим для готового к обнародованию сочинения), а также сотни писем к друзьям и незнакомцам, в которых он описывает свое обращение и просит пожертвовать на его благотворительные проекты. Благотворительность Андрея была как нельзя более публичной в том смысле, что она касалась мира, находившегося за границами поместий Чихачёвых, и предполагала общение с людьми, которых Андрей не знал лично. В отличие от Натальи в филантропических проектах Андрея не было места скромности: за одно-единственное десятилетие активной деятельности он построил церковь, организовал библиотеку и восстановил монастырь. Если Наталья и была вовлечена в эти предприятия, то сведений об этом не сохранилось, что говорит о том, что ее вера и благотворительность сохранили личный, домашний характер и оставили след лишь в дневниках 1830‐х годов. Возможно, будучи управительницей семейных имений и неся ответственность за благополучие нескольких сотен человек, она лишилась стимулов, подталкивавших других женщин того времени к публичной филантропии.
Когда Чихачёвы не молились, не работали и не были заняты визитами, они приводили очень много времени за чтением, и, как и прочие занятия, оно различалось по гендерному признаку. Излюбленное времяпрепровождение обоих супругов, чтение, занимало всю семью почти каждый вечер, а часто – и в другое время дня. Чтение было тесно переплетено со светской жизнью, поскольку Чихачёвы обменивались с друзьями книгами и журналами и читали вслух во время визитов. Но, несмотря на это, чтение имело разное значение для обоих супругов
[434]. То, что для мужа было профессиональной деятельностью, для жены было возможностью отвлечься и отдохнуть.
В своих дневниках Наталья практически в каждой записи отмечает, что читала что-нибудь – «книгу» или «газеты», за исключением некоторых периодов в сезон сбора урожая, когда по ее почерку и содержанию записей очевидно, что она настолько уставала, что и писать связно не оставалось времени. В обычные дни она читала или вязала по утрам после молитв или вместо этого читала по вечерам. Довольно часто Андрей читал вслух, а Наталья вязала: настоящая картина патриархальной домашней идиллии, если опустить тот факт, что Андрей считал чтение элементом воспитания и потому занятием, важным в первую очередь для него самого и его детей (а не жены), а Наталья вязала не декоративные кошельки или салфеточки, предлагавшиеся новыми викторианскими руководствами по вязанию. Она, как и Андрей, была занята своей работой: вязала чулки для тех, о ком должна была заботиться
[435].
Вкусы читателей по необходимости были эклектичными – при жажде чтения новинок всегда не хватало. Журналы, газеты и книги поглощались Андреем, Натальей, Яковом, Тимофеем Крыловым, их друзьями и соседями с одинаковым энтузиазмом. Однажды, когда читать оказалось нечего, Яков принялся перечитывать газеты за весь 1814 год. Он был совершенно счастлив и делился с Андреем восхитительным анекдотом о финансовом скандале вокруг лорда Кокрейна (ставшего прототипом литературных персонажей Горацио Хорнблоуэра и Джека Обри)
[436]. Андрей писал о книгах так, будто это конфеты: «…у меня есть литературное угощение в довольном числе»
[437]. А Наталья поддразнивала своего брата, намекая, что номер «столь знаменитого» литературного журнала «Библиотека для чтения» (о котором Андрей уже несколько раз упоминал) скоро может попасть в его руки: «Не хочешь ли, прочитать милый братец, [его]… то ежели хочешь – то уведомь, я пришлю»
[438].
Обмен книгами и журналами происходил лишь после того, как каждый в доме получал возможность внимательно их прочитать, так что возникали периодические путаницы. Например, Андрей писал: «Препровождается № газет, с тем чтобы на обмен одолжить другой №, а ежели и этот Дядя прочитал, то оба одолжи? ибо N. И. прочитала, а я еще и в руки не брал»
[439]. Самые лучшие произведения читались по несколько раз, в особенности вслух: «В газетах я с особенным удовольствием прочитал некрологию Саратовского протопопа Скопина. Два раза я сряду прочитал: 1-й для себя; другой вслух для Нат. Ив. Ай да попик!!»
[440] Корреспондентов охватывало нетерпение, если материалы для чтения кем-либо удерживались: «Газеты все читает N. И. / так она говорит по крайней мере/»
[441]; «Не посылаю же ее [книгу] потому, что Нат. Ив. не дочитала еще и первой книги, а обе они Бог с ними, такие пухленькие!»
[442].
