Через три года после ужасной смерти Якова, отправляя сына на военную службу в Западный край и Польшу в то время, когда там могли в любой момент начаться боевые действия, Наталья должна была чувствовать нечто большее, чем обычное волнение
[599]. Но прежде чем Чихачёвы смогли обрадоваться его благополучному возвращению, их сразил еще один удар: из‐за осложнений после родов они потеряли дочь Александру, которой было двадцать один год. Подробности ее болезни неизвестны, но, поскольку она вышла замуж в 1848 году, а умерла в августе 1850 года после рождения (30 июля) третьего сына, очевидно, что ее беременности следовали друг за другом слишком быстро
[600].
Алексей уволился из армии в год смерти сестры и вернулся домой в Дорожаево. В начале 1850‐х он женился на Анне Константиновне Бошняк. Их первый сын, Константин («Костя»), родился в 1854 году, а второй, Андрей («Андрюша»), в 1860 году, но опять-таки «тяжелые» роды привели к долгой болезни Анны, и она была вынуждена уехать за границу с Костей и кем-то из родственников, оставив Андрюшу с Андреем и Натальей, пока Алексей жил во Владимире один. Письма Андрея живо передают чрезвычайное беспокойство, обуревавшее в то время Чихачёвых
[601]. Хотя в подобных обстоятельствах тревога всегда естественна, после пережитого она, должно быть, терзала Андрея и Наталью еще больше. И наконец приблизительно в 1861 году к числу постигших семейство трагедий прибавилась новая: смерть двух внуков. Оба были тезками Андрея, а родные звали их «Андрюшами» (один из умерших мальчиков был сыном Алексея, а другой – Александры).
На долю Натальи выпало особенно много горестей, значительная часть которых была связана с беременностями и рождением детей. Однако смерти близких тоже не оставили следов в ее записях. В то время как Андрей в каждом дневнике помечал даты смерти любимых и друзей и сочинял небольшие некрологи, чтобы отметить особенно тяжелые утраты, Наталья хранила молчание (по крайней мере, на бумаге), хотя похоронила двоих детей, любимого брата, взрослую дочь и двух внуков. Показательно, что Андрей оставил письменное свидетельство глубокой эмоциональности и чувствительности, тогда как Наталья воздерживалась от выражения эмоций (в своих записках) и просто продолжала вести обычный учет дел.
На самом деле к тому времени, когда умерли ее внуки, Наталья, судя по всему, уже давно перестала писать, но ее муж составил следующий трогательно непоследовательный список воспоминаний о сыне Алексея Андрюше, которого они с Натальей помогали воспитывать в первые несколько лет жизни. Запись Андрея о тезке показывает, как много ребенок значил для дедушки с бабушкой, но, что характерно, Наталья напрямую упоминается в ней лишь как источник материальных благ – в данном случае «бабушкиных рубашечек»:
1. У меня в кабинете <нрзб> препод. Сергию красные буквы. 2. В <нрзб> по комнатам; – и просился на руки, походить с ним по всем комнатам. 3. А-а-а!!! – где!!! – 4. На окне биллиардной рассматривая модель мельницы. 5. В зале на ковре со множеством игрушек. 6. Любил подражать священникам. Кадил. – С картинкой зимёнковских церквей распевал. В землю молния – крестился. К образу прикладывался. 7. В красной курточке и белой шляпке по саду, с цветочком в ручке; 8. Любил смотреть на [месяц?]. – На пар выходящий из самовара. 9.) В ходульке проворно ходил по комнатам. 10.) показывал новенькие бабушкины рубашечки. – Любил разбирать мелкие конфетки. 11.) Приходил смотреть как я колол сахар. 12.) Незадолго до кончины держал сам в руках маленькую о монашестве книжку. 13.) Разъезжавши по комнатам и сидя на моей кровати тем давал знать, чтобы этим его помнили
[602].
Андрей перестал вести «дневник-параллель» после смерти Александры в 1850 году; он сделал запись о ее смерти в собрании полученных в том году писем: написал несколько слов и дату, обведя ее широкой траурной каймой
[603]. Позднее, перечитав дневник сына за 1847 и 1848 годы, он с чувством написал: «Прочитывая имя Сашоночки, уже более ½ года скончавшейся, душу и сердце мое обдавало словно кипятком. – Господи! Прости грусть мою! – Прости прегрешения мои!»
[604] – А после гибели Якова в 1845 году Андрей записал на первой странице переплетенного тома их с зятем «почтовых сношений» десятилетней давности следующее:
Вот уж 65 дней как нет на свете брата Якова Ивановича! Господи Боже мой милостивый! Как время течет, и как один за другим человеки отходят от здешней жизни в другую. Грустно думать об этом, а участь общая. И кто знает, долго ли и мне от Господа назначено жить? И какой смертью я умру? Привел бы Господи с чистым покаянием – Якова Ивановича на свете нет! Ах Боже мой, Боже мой!
[605]
Как оказалось, Андрея ждала очень долгая жизнь: он на несколько лет пережил своего сына и успел оплакать кончину множества друзей и родственников.
В середине XIX века каждый человек постоянно сталкивался со смертью. В 1850 году Андрей, все еще горевавший по Александре, получил письмо от друга детства, с сочувствием писавшего, что он сам в августе потерял сестру и что холера за одну неделю унесла его отца, сына, сестру, зятя и свояченицу. «Такая цифра смертности в семействе кого не приведет в ужас», – сокрушается он, описывая, как «от этого горя… поседел в одну неделю» и не знал, как «остался жив при слабом своем здоровье». Его «добрая жена» была «одна отрада» в его жизни, но и она была «постоянно больна после трех несчастных родов» – что очень напоминает состояние Натальи
[606].
Согласно одному из отрывков, переписанному Андреем в дневник в 1831 году из прочитанной книги, «всяким страданиям – самым неизвиняемым должно искать облегчения в одной Христианской Религии, которая столь сильно укрепляет и услаждает в несчастиях»
[607]. Почти через двадцать лет, когда Андрей переживал величайшее из выпавших на его долю испытаний – смерть Александры, его первой реакцией был порыв покинуть светский мир, посвятив себя вере, в надежде, что потеря обретет какой-то смысл. Его друзья и соседи понимали такое желание, но умоляли его не делать этого ради еще живых родных. Александр Купреянов, член семьи генерала Павла Купреянова, покровительствовавшего Алексею во время службы в армии, в ноябре 1850 года написал Андрею письмо. В начале он выражает соболезнования и уважение к «утешительны[м] благочестивы[м] и душеспасительны[м]… упражнения[м] и занятия[м]» Андрея, но затем тон его меняется и он высказывает осторожное сомнение в решении Андрея принять постриг: «Но чтобы вы навсегда обрекли и посвятили себя уединению – на сие не умею и не смею дать вам моего совета. – И сие потому, что вы еще имеете в мире святые и непременные обязанности и можете быть весьма на пользу как почтенной вашей супруге так и любезному сыну вашему». Напомнив своему адресату, что земные обязанности того могут быть не менее «святыми», чем непосредственное решение посвятить жизнь Богу, Куприянов завершает письмо на первый взгляд беспристрастным увещеванием оставить решение в руках Господа. Однако вновь намекает на благополучие семьи Андрея, чтобы подчеркнуть мнение самого Купреянова: «Да благоволит Господь устроить все с вами ко спасению души вашей и к благосостоянию семейства вашего». В последних строках Купреянов опять говорит о том, как семья Андрея нуждается в муже и отце, а тот – в своей семье: «Да исполнится Св. воля Господня и да устроит Господь судьбу милого вашего сына на радость и утешение ваше»
[608].
