Андрей писал о жене еще в нескольких опубликованных статьях, посвященных домашним делам. В этих статьях Наталья опять-таки выступает в роли в высшей степени компетентной и прозорливой хозяйки, которую нужно поддерживать в дни болезни (эта поддержка выразилась в строительстве более полезного для здоровья каменного жилища) и которая требовала, чтобы в доме царили необходимые всем его жителям чистота и порядок
[634]. И лишь в статье «о чистом воздухе» Андрей изобразил Наталью (вместе со всеми русскими женщинами) менее сведущей в чистоте и способах ее поддержания, чем жившая в семье немецкая гувернантка, которая еще несколько раз появляется в его статьях в качестве носительницы западных, более высоких стандартов жизни
[635]. Можно заподозрить, что Андрей хотел таким образом поставить на место супругу, которая в большинстве житейских вопросов была гораздо компетентнее его. Однако обычно он, наоборот, старался выставить беспомощным в практических делах себя – или, скорее, показать, что он выше этого. Андрей гордился своей непрактичностью. Она подтверждала его мужественность: он был образованным мыслителем, а не управляющим. Показательно, что в статье про немецкую гувернантку, которая открыла Чихачёвым глаза на пользу свежего воздуха, Андрей описывает, что и он, и остальные домочадцы (то есть русские) были одинаково удивлены необычными привычками немки. Он призывает своих русских читателей учиться у немцев, по примеру его семьи, устраивать жизнь лучше, чем их предки. Иными словами, заявляя, что подобная Наталье русская хозяйка может кое-чему научиться у иностранцев, он видит проблему скорее в национальном развитии (или его отсутствии), а не в действии или бездействии женщин.
Из истории, рассказанной Андреем в статье 1848 года «о долгах», становится понятно, что (по крайней мере, если верить Андрею) согласие Натальи взять на себя роль практической правительницы имения стало результатом «обоюдного согласия», достигнутого в результате «совещания». Несмотря на то что (несохранившееся) мнение Натальи об этом «обоюдном» согласии могло отличаться от мнения Андрея, стоит отметить, какие слова подобрал супруг для своего рассказа о раннем периоде их брака: «Переселясь на житье в деревню, я с женою сделал совещание как чему быть в повседневном быту нашем, и мы друг другу обещались никогда не изменять плана, обоюдным согласием начертанного»
[636]. Там, где Андрей мог объявить, как он (в одиночку) устроил свой брак, или даже прибегнуть к дискурсу об отдельных сферах деятельности (как это было сделано в статье «Важность хозяйки в доме»), чтобы представить распределение обязанностей естественным и неизбежным, он изобразил его в виде «обоюдного согласия», достигнутого в результате «совещания». Из того, как сильно подобранные им выражения отступают от общепринятых норм эпохи, можно заключить, что его рассказ мог быть точным отражением его собственной трактовки произошедшего.
Далее Андрей описывает, как он и Наталья вместе трудились, чтобы расплатиться с огромными долгами (которые, как он без устали повторяет, были «не ими сделаны»): они довольно подробно рассказали крепостным о своих доходах и расходах и попросили их понять, что «одно только их усердие и наша расчетливость могут всему объясняемому помочь». Андрей и Наталья пообещали не увеличивать повинностей своих крепостных, а вместо этого «наблюдать постоянно внимательно», позволяет ли совершаемая ими работа получить «общий итог периодических ожидаемостей», поскольку существовала «неразрывная цепь», связывавшая последнего из крепостных с барином, и если каждый приложит все силы к исполнению своих обязанностей, общие усилия увенчаются успехом
[637]. Любопытно, что, согласно рассказу Андрея, это обращение к крестьянам они произнесли вместе с женой, но рассказ про следующую часть речи (предназначенную «призванному нарочно на сей случай» священнику и, очевидно, в большей степени касающуюся нравственности) он начал словами «за тем, наступила очередь мне»:
За тем, наступила очередь мне, высказать им и обо всех наших помещичьих в отношении к ним обязанностях, и что в деятельности, которой от них ожидаем, мы будем стараться сами быть постоянным для них примером. А вы, Святой отец, сказал я призванному нарочно на сей случай Священнику, вы, который обязан безо всякого лицеприятия временно и безвременно напомнить, наставить, поучить, вразумить, запретить, вы будьте свидетелем всего здесь сказанного и, как без испрошения благословения Божия никакое дело не должно начинаться, мы вас просим теперь же отслужить нам молебен
[638].
Представляется вполне вероятным, что подробный рассказ о расходах и устройстве финансовых дел на самом деле принадлежал Наталье, тогда как Андрей, как обычно, взял на себя беседу о нравственных и духовных материях. Наталья согласилась не только распоряжаться денежными делами семьи, но и заботиться о благополучии всех жителей деревни. Равным образом Андрей считал себя для них отцом, а это, с его точки зрения, означало, что его главной задачей в деревне было исполнение роли духовного лидера или нравственного авторитета, наставника и руководителя.
В начале и середине XIX века в рамках индустриализации европейское и американское домашнее устройство стремительно видоизменялось; ярче всего это было заметно в Англии, где было положено начало этого процесса. Для английского среднего класса дом переставал быть единицей производства, отделяясь от понятия рабочего места (все чаще доступного лишь мужчинам)
[639]. Развитие среднего класса превратило возможность держать слуг в признак определенного статуса, и их наличие освободило женщин от работы по дому; одновременно их переставали привлекать к участию в семейном деле. Женщине оставалось лишь развлекать своего мужа, служить украшением дома и играть роль матери, а роль отца тем временем сводилась к обеспечению домочадцев средствами к существованию
[640]. Семья как экономическая единица постепенно замещалась, пользуясь словами историка Джона Тоша, семьей как единицей «сентиментальной и эмоциональной»
[641]. Тош описывает, как появление новой модели домашней жизни привело к возникновению новых ритуалов, подкреплявших изменившиеся представления о семье, основой которых были «требования поддержания комфорта, защиты частной жизни и сохранения повседневного распорядка жизни». Пространство в домах среднего класса часто выстраивалось в соответствии с этими ритуалами, в число которых входили уроки детей, чтение вслух у камина, игра на фортепьяно и совместные развлечения узкого круга друзей или родственников
[642].
