Полученное в том же месяце письмо от друга Чихачёвых Александра Меркулова свидетельствует, что Андрей успешно поспособствовал ранней отставке Алексея. Меркулов, служивший в Инспекторском департаменте Военного министерства, написал Чихачёвым, что Алексей «за болезнию» уволен в отставку из армии по «Высочайшему приказу», и приложил приказ к письму, поскольку он «по команде добрался бы не так скоро». Меркулов уверяет родителей Алексея, что они правы, настаивая на отставке сына, не только «при настоящих смутах на западе», но также и потому, что «для корнета трудно приискать военную должность вне строя; чтобы быть адъютантом надобно прослужить офицером не менее 3-х лет». Алексей прослужил лишь два года, и его уже очень ждали домой
[807].
Одним из главных вопросов о природе воспитания в ситуации, когда воспитателем становится отец, является вопрос о том, как влияла на методы воспитания гендерная дифференциация (и влияла ли она вообще). Те документы, которыми мы располагаем, к сожалению, не позволяют дать на этот вопрос определенный ответ. Однако ясно, что образование Александры было (что может показаться удивительным), по крайней мере в одной области, сходным с образованием, полученным Алексеем: Андрей как-то раз написал, что она пела для него по-немецки (в 1843 году)
[808], а Алексей упомянул, что немецкому и латыни их с сестрой учил один и тот же преподаватель
[809]. Кроме того, Александра, вероятно, в известной мере училась у матери. В те часы, когда Алексей с Андреем ездили верхом или отправлялись во Владимир, чтобы встретиться с местными чиновниками, Александра обычно оставалась дома, и ее, должно быть, учили разнообразным видам рукоделия и тому, как управлять имением, причем уроки, скорее всего, становились основательнее по мере ее взросления.
На последних страницах записной книжки с «почтовыми сношениями» шестилетняя Александра вслед за братом начала оставлять краткие шаблонные записочки, в которых кланялась своему дяде Якову и «дедушке» Тимофею Крылову. Эти записочки написаны крупным детским почерком, причем буквы аккуратно обведены по нарисованным заранее контурам: «И я, милый дядинька целую ваши ручки а так же и у дедушки, и желаю вам доброго здоровья, засим остаюсь ваша племянница Саша Чихачова»
[810]. Интересно, что вторая и последняя такая записка Александры содержит исправление, очевидно сделанное ее матерью. Хотя в этом случае сложно с уверенностью говорить о том, с чьим почерком мы имеем дело (из‐за недостаточной длины текста), складывается впечатление, что Наталья приписала «и кресница» после слова «племянница» в записке следующего содержания: «Милый мой Дядинька Як. Ив.! Желаю вам доброго здоровья и всякого благополучия Дедушке Тимофею Ив-у мое почт. Остаюсь ваша покорнейшая племянница [добавлено – «и кресница»] Саша Чихачова»
[811]. Эта записка следует сразу после другой адресованной Якову записи, определенно оставленной Натальей, что свидетельствует в пользу предположения, что это она исправила записку Саши. Таким образом, представляется возможным, что Наталья могла (по крайней мере, иногда) брать на себя чтение и исправление написанного Александрой, тогда как дневники и тетради сына правил только Андрей.
В 1831 году, когда Андрей несколько раз писал об «очень полезной» книге «о воспитании детей», купленной у разносчика, Александра только начинала ходить. Книга была, по-видимому, одним из многих подобных сочинений, расходившихся в то время по России: в основном это были переводы или пересказы работ западных авторов, в особенности Франсуа Фенелона, любимого писателя-педагога Андрея («я с Алешей разыгрываю дуэт из Телемака»)
[812]. Исследование Катрионы Келли о российской «литературе советов» (advice literature) XVIII и XIX веков (материалом для которого стали сочинения, подобные вышеупомянутой «карманной книжке о воспитании детей») показывает, что эти массово издававшиеся произведения находились под сильным влиянием Фенелона. Поэтому сделанный Келли краткий пересказ идей Фенелона о женском образовании может в отсутствие более прямых свидетельств дать нам правдоподобное представление о том, какую образовательную программу Андрей приготовил для Александры:
Фенелон предполагал, что с трехлетнего возраста и до совершеннолетия образование дочери напрямую или косвенно должно быть делом матери. От трех до семи («возраст разума» в традиционном богословии) мать должна была учить дочь – или следить за ее обучением – грамоте и основам веры… Затем следовало либо нанять гувернантку… либо продолжать учить девочку самостоятельно. Фенелон настаивал, что девочке следует давать как можно лучшее образование и что руководить этим – дело совершенно приличное для знатных дам, к которым он сам обращался. Хотя он был убежден, что мужчины и женщины от природы отличаются друг от друга (он полагал, что женщины более склонны к «моральной неустойчивости» и, в частности, к таким порокам, как легкомыслие), он был пылким сторонником женского образования как средства исправления этих недостатков, причем не только рассуждал от противного (что образование убережет девочек от греховных поступков), но и видел в нем и позитивную ценность: образование пробуждало в женщинах интерес не только к удовольствиям и любви, а также наделяло их чувством независимости, что было верно также и для матери-воспитательницы (поскольку той лучше было проводить время в классе, чем вращаться в grand monde)
[813].
Андрей страстно верил в то, что дочь следует занять чем-нибудь более полезным, чем «вращение в свете», а его твердая убежденность в «важности хозяйки в доме», позволяет предположить, что отчасти образование Александры должно было состоять в подготовке к исполнению в будущем обязанностей в имении и что мать вполне естественным образом должна была стать здесь ее наставницей.
Единственный традиционный «талант» молодой дворянки, упоминающийся в документах, – это умение Александры играть на фортепьяно (на что был способен и Алексей), но Чихачёвы также нанимали немецкую гувернантку, что стоило недешево. В обязанности гувернантки обычно входили обучение благородных девиц манерам и, говоря словами таких советчиков, как Фенелон, развитие их «талантов». Искушенность в этих приличествующих дамам искусствах должна была сделать девушек более привлекательными невестами, и нет сомнения, что Чихачёвы надеялись на то, что, когда настанет время, Александра сможет вступить в достойный брак
[814]. Вывод Келли, что «важнейшей задачей женского образования была подготовка к вступлению в брак по расчету, в котором нежные чувства будут играть самую последнюю роль», основан в первую очередь на ценностях дворян более высокого происхождения, чем Чихачёвы, но и в более скромном мирке последних брак все еще оставался невероятно важным делом для целых семей. Его заключение являлось не династическим шагом, а способом сохранения семейных владений и финансовой жизнеспособности в ситуации, когда нормой было раздробление наследства между детьми, а достойных женихов следовало еще поискать
[815]. Если право собственности на землю не удавалось сохранить, семьи, подобные Чихачёвым, могли быстро обеднеть до такой степени, что их жизнь стала бы неотличима от жизни преуспевающих крестьян. Поэтому в дневнике 1831 года Андрей описывает ряд женских достоинств «и в одиночестве, и в замужестве», которые послужили бы девушкам в невестах гораздо лучше, чем в положении хозяек собственных имений: «…кротость, смирение, доброта, справедливость, чувствительность и сострадание к подвластным и ко всем»
[816].
