Шли годы, и при поддержке семьи Андрей в конце концов решился навести глянец на идеи, изначально не предназначавшиеся для чужих глаз, изложив их для более широкой аудитории – на сей раз в виде газетных статей. Постаревший, более зрелый и трезвомыслящий Андрей тех поздних лет (лет, на которые пришлись смерть его дочери, религиозное прозрение и успехи на поприще благотворительности) был человеком уверенным, с гордостью называвшим себя «старцем» (что говорило не только о преклонном возрасте, но и приходящей с ним мудрости). Молодой человек, не осмеливавшийся опубликовать свои труды в «журнальц[ах], ну хоть 3-го разрядца», уступил место искушенному журналисту, регулярно печатавшемуся в одной газете и поместившему десятки статей в другие периодические издания, к которому часто обращались за советом незнакомцы. Всю свою взрослую жизнь Андрей пытался преодолеть неуверенность в себе как в писателе и мыслителе, неутомимо занимаясь самообразованием бок о бок с собственными детьми.
Андрей чувствовал, что повзрослел, усовершенствовал себя и приобрел авторитет (по крайней мере, в некоторых вопросах), но и русскому народу, считал он, настало время возмужать. Более того, Андрей верил не только в возможность, но и в сравнительную простоту решения сложных проблем, стоявших перед российским обществом. Опираясь в своих рассуждениях на собственный опыт успешного самообразования, он подходил к задаче образования родителей с раннепросвещенческой позиции. Стать просвещенным родителем может любой человек, если только он в состоянии осознать важность этой задачи и прочитать «две-три наблюдательные отметки». Стоит отцам усвоить основные принципы, жизнь каждого легко и, как казалось Андрею, практически автоматически улучшится:
Воспитание дает нам все, делающее нас счастливыми. Две-три наблюдательные отметки родителей, беспристрастно следящих за свойством этого, воску подобного возраста, имеющего однако решительное влияние на всю жизнь человека, были бы прочитаны с великою пользою
[838].
Для Андрея учеба, чтение и приобретение фактических сведений являлись средством выхода из ограниченного конкретного жизненного пространства в мир более широкий. В статье о придуманной им географической игре Андрей утверждает, что детям следует прививать глубокое знание родных мест, чтобы внушить «любление своего уезда» и научить их научным методам сбора, записи и обработки информации, распространившимся в эпоху Просвещения. В другой статье, написанной приблизительно в то же время, что и очерк «О детских играх», Андрей приводит еще один довод в пользу своего увлечения географией в частности и приобретения новых знаний в целом:
Кто и где из небогатых частных людей мог удовлетворять священному чувству любознательности о родине? Положение это не близко ли к положению человека, осиротевшего в младенчестве, любопытствующего о малейших подробностях своих родителей?
[839]
Сравнение любопытного гражданина с сиротой является для Андрея очень личным способом проиллюстрировать желание человека узнать побольше о родных местах. Он сам был сиротой практически с момента рождения (в характерном для XIX века смысле слова «сирота»: ребенок, потерявший одного из родителей; в случае Андрея речь шла о матери). К отрочеству он похоронил и отца и, взрослея вдали от дома, имел все основания чувствовать себя осиротевшим. Таким образом, в сознании Андрея связь «родины» с «родительницей» непосредственна и вполне очевидна. Ему, рассказывает он читателям, любопытно узнать не только о родителях, но и о родном крае. «Небогатый частный человек» находится в невыгодном положении (подобно несчастному и беспомощному сироте), поскольку не может позволить себе путешествовать или учиться, что является лучшим способом полностью понять или «узнать» родную землю (как и сироте никогда не удастся встретиться с родителями). Следует найти другие не требующие прямого «знакомства» способы удовлетворить любопытство и выразить любовь к своему краю (которая подобна не нуждающейся в объяснении или оправдании врожденной любви к родителям). Для Андрея таким способом стали книги.
В этом красноречивом рассуждении Андрей также демонстрирует, что для него между чистым стремлением к знанию и сентиментальным, романтическим представлением об эмоциональной ценности знания о себе и для себя существует глубокая связь. Сравнивая утраченных ребенком родителей с непознанной родиной, Андрей отождествляет локальное с личным, а общенациональное с родителями или предками отдельного человека, то есть с важнейшими факторами, влияющими на формирование личности. По мнению Андрея, изучение родного края естественным образом приводит к изучению всей страны и, наконец, чувству принадлежности к чему-то большему. Он не отказывается от унаследованного от европейского Просвещения рационального стремления к знанию и прогрессу, ценному самому по себе. Вместо этого он обогащает его иными коннотациями и ценностями, направленными вовнутрь, и в первую очередь на личное совершенствование или же выполнение своих собственных обязанностей, и лишь затем на улучшение всего общества, которое является продолжением отдельной личности. Этот многозначительный поворот мысли, когда непосредственное окружение человека и народ, к которому он принадлежит, понимаются как продолжение его собственной личности, которое следует знать и любить так, как знают и любят себя самого (по аналогии с любовью между родителями и детьми), было важным элементом мировоззрения Андрея и одной из главных целей воспитания в его понимании.
Сформулированное Андреем понятие воспитания детей предполагало наряду с весьма обширной для его эпохи и страны образовательной программой сочетание любви, доброжелательного внимания и душевного тепла (но также особо акцентировало важность надзора и дисциплины). Годы спустя, наставляя своих товарищей по вопросам о родительской заботе, Андрей обосновывал интенсивность и строгость своей образовательной программы необходимостью удостовериться, что привитые ребенку ценности выдержат натиск других, непредусмотренных влияний, которым он подвергнется после того, как покинет родительский дом:
Не смотрите на мнимое их невнимание, непонятливость, продолжайте вашу при них поучительную беседу, чтение, молитву. Это зерно долго не покажет ростка, но всход непременно верный. И если, вы спешите из под родительского своего крова переместить сына в общественное заведение, где влияние ваше уже ограничится, то не медлите же запасти ему в напутствие все нужное, с той прочностью, которая не поддается никакому товарищей влиянию. – Ошибочна некоторых воспитателей метода, допускающая медленность в повиновении. Никогда приказания не должны повторяться: приказано – сделано в воспитании синонимы
[840].
При этом Андрей не хочет, чтобы родители пренебрегали эмоциональной стороной воспитания: «Возвышенность чувств должно быть главнейшей статьей воспитания и образованности»
[841]. Андрей убежден, что хорошее нравственное и практическое образование делает людей более полезными и менее подверженными внешним влияниям, но также указывает в своей статье, что самое лучшее, теоретическое или абстрактное образование особенно необходимо поместным дворянам (упомянутым выше «сыновьям»). Им следует преподавать теоретические принципы прогрессивного управления, а также прививать твердые нравственные устои, и тогда, уйдя в отставку со службы и вернувшись в свою усадьбу, молодой человек «будет прекрасным хозяином ‹…› потому что главный его взгляд будет не тот, по которому, к сожалению, первым предметом признается наибольший доход»
[842].
