– Тинторетто, – протянул граф, разглядывая итальянский пейзаж, словно снегом припорошенный штукатуркой.
– Вот, – с обидой выдохнул герцог. – Вы в этом хотя бы разбираетесь. Я нет. Майкл, умоляю, у меня есть список. Вы мне скажите, много тут… ценного?
Он с надеждой смотрел на графа. Вероятно, в глубине души Веллингтон все еще сомневался, что мазня из собрания короля Жозефа чего-нибудь да стоит. Герцог принес из кабинета список, и вместе с гостем уселся на диван у окна. Михаил развернул лист.
Веласкес, Рубенс, Гойя, Рафаэль, Тициан, Веронезе, Пуссен… Всего двести штук. Они попали к Уэсли случайно. С 1808 года Артур воевал в Испании. Там Бонапарт сверг короля Карла IV и отдал трон своему братцу Жозефу. Десять тысяч англичан топали с севера к Мадриду. Их высадили и откровенно бросили. Без снабжения. Местные жители резали французов сами и не видели в британцах освободителей. Хорошо, если не стреляли. Но и не продавали хлеба. Веллингтон помнил, как его солдаты пекли лепешки на воде, собирали колосья с брошенных полей – благо последних в разоренной стане хватало – вышелушивали руками зерна, от чего ладони горели и теряли чувствительность, и перетирали в муку между двух камней. От этого хлеба с грязью на зубах постоянно скрипело, а у половины корпуса был кровавый понос.
Артуру тогда хотелось выть от обиды на чиновников Военного министерства. «Сдохнуть мы здесь должны? Пришлите денег!» Однако вокруг простиралась чужая территория, через которую ни один обоз не имел шанса пробиться целым. Выход нашел в Лондоне молодой банкир Натан Ротшильд. Он предложил снабжать армию прямо через Париж. Разве существуют границы для семейного гешефта? Почтенный папаша Мейер сидел во Франкфурте и считал барыши. Натан из Англии переправлял через пролив корабли с золотыми слитками. Соломон на французском побережье подкупал таможню и ввозил волюту на территорию империи. Якоб в столице Бонапарта менял слитки на чеки испанских банков. А Карл прятал чеки в горных тайниках на испанской границе и возвращался с расписками от Веллингтона. Так Артур получил 11 миллионов фунтов на прокорм озверевшей армии. Он был рад и сыт, но на всю жизнь запомнил: есть люди, для которых нет границ.
В Испании Уэсли провел три года. И каждое лето бил по маршалу. Соулт, Массена, Мормонт. Наконец, в июле 1812-го пал Мадрид. Жозеф Бонапарт бежал, бросив багаж, казну и двести картин. Артур наткнулся на повозки с ними после битвы под Витториа и забрал как трофей. Теперь на троне восседал законный владыка испанцев король Фердинанд. Полотна следовало вернуть…
– Мои офицеры не слишком смыслят в таких делах, – бубнил над ухом Михаила Веллингтон. – А этим хитрым визитерам из правительства дрожайшего короля Луи я ничего не сказал. Но все же надо знать, каков ущерб. Смогу я заплатить за эту мазню?
– Нет, – отозвался Воронцов.
– Даже если продам особняк в Лондоне? – поразился герцог. – Знаете, у меня очень неплохой особняк. Конечно, будет жалко. Но дело чести…
– Артур, – Михаил Семенович повернулся к Веллингтону и взял его за руку, – вы не сможете расплатиться, даже если продадите себя в рабство гребцом на галеры. Эти полотна бесценны. В прямом смысле. Их стоимость посчитать нельзя.
Лицо герцога вытянулось. Кажется, до него только теперь во всей полноте дошел смысл произошедшего.
– Damn it! – не сдержался он.
Несколько минут Веллингтон смотрел на искалеченное собрание новыми глазами. И эти тряпки с масляной краской могут его погубить? Что в них такого? За что? Он ведь честно хотел вернуть!
– Что же делать? – протянул Веллингтон, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику. Голос его был потухшим. – Майкл, я вас искренне прошу, не говорите никому. Пока. Я что-нибудь придумаю…
Что тут можно было придумать? Нарисовать картины заново?
– Артур, – Воронцов подергал герцога за рукав, – мне вот что пришло в голову: в Париже полно безработных художников. Из Академии. Учеников великого Давида.
– Того, который разорвал льва?
Михаил вздохнул.
– Льва разорвал Самсон. Нет, знаменитого живописца. Он рисовал Бонапарта, его жену, а раньше всех этих революционных Маратов в ванне с кровью… Так вот, нужно привлечь их к реставрации. Запомнили слово? Ни в коем случае не говорите, что какие-то полотна уничтожены. Они испортились в походных условиях, на испанских дорогах, может, некоторые и пропали… Вы ведь не принимали коллекцию у Жозефа по списку. Однако вы настолько великодушны, что тратите собственные деньги на приведение холстов в порядок. А после вернете.
Мгновение герцог переваривал сказанное, потом взревел:
– Где эти дармоеды?! Я притащу сюда всех, кто умеет возить кистью по тряпке. Майкл, у вас золотая голова! Я всегда знал, что могу на вас рассчитывать.
Воронцов усмехнулся.
– Только не хватайте несчастных художников прямо на улице и не сажайте здесь на хлеб и воду. Пойдут толки.
Воспрянувший духом Веллингтон заверил приятеля, что будет действовать осторожно и с полным уважением к мастерству живописцев.
– О, это, должно быть, ушлые ребята, – повторял он. – Им нужен глазомер не хуже, чем у артиллериста. Клянусь, я буду с ними щедр.
Граф Михаил Семенович вообразил, как в Эскориал прибудет коллекция французского новодела, и не сдержал усмешки. Одна надежда, что новый король Фердинанд – ограниченный, как все Бурбоны – разбирается в живописи не лучше герцога.
Санкт-Петербург
В субботу Арсений Закревский получил приглашение на бал в Петергофе, где сейчас находился двор. По должности ему положено было участвовать в целой веренице всевозможных праздников, выходов и торжеств. Обычно он манкировал ими, ибо дела… Да к тому же не для чего и не в чем. Прежде Матушка Екатерина Алексеевна, говорят, жаловала не одними орденами: к звезде или кресту полагалась деревенька. Так, безземельный Ушаков за свои морские подвиги стал не только славен, но и богат. Внук Александр Павлович эту манеру не любил. А потому, занимая одно из первых мест в военном ведомстве, Арсений жил с тем, с чем батюшка оставил. То есть с шишом в кармане.
Новый мундир, приличного вида аксельбанты, даже награды с настоящими, а не поддельными камнями стоили денег. Их не было. Следовательно, таскаться по балам не с руки. Другие ищут там состоятельных невест. Этот вопрос Закревского также не волновал. К своему несчастью, он знал латынь и, когда три года назад доктора устроили над его головой консилиум, Арсений их понял: они сомневались, что с такими контузиями пациент протянет долго. Генерал не подал в отставку и не отправился в деревню – некуда. Эскулапы советовали ехать на Воды в Швейцарию – не на что. Служба в Главном штабе – строжайше запрещенная ему – кормила, давала кров и развлекала: трудно человеку все время помнить, что еще денек – и аминь.
Но на этот раз Закревский не смял толстую картонку пригласительного билета и не зашвырнул ее в угол. Напротив, взялся с любопытством разглядывать тесненную золотом картинку на первой страничке: танцующие люди в обрамлении виньеток, амуров и ракушек. Внутри красивым почерком с завитками и волосяной линией значилось его имя и время съезда: семь часов пополудни. Весной и летом балы начинались поздно. В загородные резиденции публика прибывала загодя, чтобы погулять. Приглашенных собиралось до двух тысяч. Но тех, кто допускался в сам дворец – не более шестисот. В их счастливое число входил и Закревский.
