Но одним утром турки с удивлением и горечью увидели, что телеги, запряженные быками, подвезли к озеру большие корабли. Поняв, что их окружили, они не замедлили вступить в переговоры, предпочтя сдаться грекам, которых давно знали, чем франкским рыцарям, о которых они не знали ничего и которых, как они видели, сопровождала огромная масса пешего люда, бедного, изголодавшегося, готового грабить и, несомненно, убивать. Действительно, Алексей Комнин запретил разорять город; он взял казну эмира себе, но разрешил ему свободно покинуть город и вместе с женой и детьми направиться под защиту ближайшего турецкого гарнизона.
Император одержал верх и, взяв Никею, для управления которой сразу же были назначены его чиновники, показал решимость вернуть себе все недавно потерянные города. Но франкские бароны считали себя обманутыми и желали снять с себя обязательства, забыв, что без помощи греков они никогда бы не смогли добраться до Никеи и что без продуктов, доставлявшихся нагруженными судами в порты Черного моря, их люди умерли бы с голоду. Были забыты и крупные суммы денег, розданные вождям, и мешки бронзовых монет, переданные простым людям.
С тех пор каждый был сам за себя. Греки крейсировали вдоль берегов Анатолии, один за другим занимали порты, высаживали там отдельные воинские части и, хорошо осведомленные о приближении франков, продвигались все дальше в глубь материка. Иоанн Дука и адмирал Каспак осенью 1097 г. напали на города Ионии. Смирна и Эфес были заняты без тяжелых боев, и вскоре там поселилось множество крестьян, ремесленников и купцов, сделав эти города, обладание которыми было столь важным в символическом смысле, плацдармами христианской реконкисты, распространившейся намного дальше. Сильная императорская армия взяла Филадельфию и в марте 1098 г. одна, без помощи латинян, давно исчезнувших из вида, выиграла две тяжелых битвы с турками и отодвинула границы империи на юг, до окрестностей Лаодикеи.
Тем временем латиняне шли все дальше, а турки освобождали пространство перед ними. Они не видели ничего, кроме высоких бесплодных плато, бесконечных горизонтов, опустевших деревень и пустых амбаров. Каждый день они искали воду очень далеко от лагеря и приносили ее в бурдюках, загрязненной от выпотов еще свежей кожи. «Как из-за суровости этих мест и узости проходов, так и вследствие бесчисленности последних и сильнейшего зноя как-то в субботу воды стало недоставать еще более, чем обычно, — до такой степени, что пятьсот человек обоего пола скончалось от мучительной жажды»
[40]. Лошади падали; многие рыцари становились пехотинцами или «садились на быков или коров либо на собак-овчарок, в этой стране необычайно огромных». Турки их тревожили, нападая на отстающих: «Бедные и богатые гибли ежедневно, как от голода, так и от рук врагов; однако немало было и таких, кто из-за нехватки хлеба уходил из отряда, чтобы искать хлеб в окрестных замках, но не возвращался, покидая нас навсегда»
[41].
Дней через двадцать после выхода из Никеи они разделились в надежде легче прокормиться; на один из отрядов немедленно напали три тысячи турок, огласив воздух варварскими кличами, и этот отряд, укрывшись в подобии укрепленного лагеря, был спасен только благодаря своевременному подходу другого отряда, который вызвали гонцы. Оказавшись в тисках, враги, вскоре окруженные, попытались бежать, но, не найдя выхода, были полностью уничтожены, оставив на поле боя золото, серебро, лошадей, ослов, быков и овец. Было это при Дорилее 1 июля 1097 г.
Миновав город Иконий, жители которого его покинули, а потом отразив вылазку турок под Ираклией и не потеряв при этом ни одного человека, бароны снова разделились, выбрав пути, разведшие их далеко, словно они не собирались больше встречаться. Младшие, Танкред Готвильский и Балдуин Булонский, пошли кратчайшим путем — к южному побережью Анатолии. Остальные, намного более многочисленные, выбрали дорогу на северо-восток, к Кесарии, тем самым значительно отдаляя момент, когда смогут достичь Иерусалима. Но вожди искали союзов с христианами Анатолии; одних дорога привела в Таре, других — в Каппадокию, местность, где значительную часть населения составляли армяне, готовые принять тех, кто освободит их от турок. Готфрид Бульонский и его люди взяли Кесарию, назначив градоначальником армянина, благодаря быстрому переходу освободили крепость Коксон и после этого долгого обходного маневра наконец предприняли штурм Таврских гор, на узких тропках которых, поднимающихся до высоты в две тысячи метров, потеряли много как людей, так и лошадей: «Колотя себя по телу натруженными руками, изнуренные болью и скорбью, они задавались вопросом, что делать с самими собой и со своим оружием. Они продавали свои щиты и красивые кольчуги со шлемами за три-пять денариев или за что угодно. Те, кто не мог их продать, бросали их и продолжали путь»
[42]. Наконец они вышли на равнину, к городу Мараш, где их хорошо приняли и кормили несколько дней, пока не подтянулись остальные.
В Киликии Танкреда Готвильского хорошо приняли армяне, которые открывали ему ворота своих городов и замков: «Люди ходили из лагеря в город и из города в лагерь, что-то покупали. Те из нас, кого на открытом месте мучила какая-нибудь болезнь или удручал зной, укрывались в тени городских стен [...] Когда мы проходили по враждебным и почти безлюдным горам мимо замков армян
[43], дивно было видеть, как, заслышав, что мы пришли защищать их от турок, все смиренно спешили навстречу нам с крестами и развернутыми знаменами и целовали нам одежды и ноги». Из Тарса и Аданы турки бежали в горы и из своих убежищ «посылали ему [Танкреду] богатые дары на верблюдах и на мулах, золото и серебро, потом являлись к нему как друзья, чтобы умиротворить его и мирно пользоваться тем, что у них еще оставалось»
[44]. Но, поскольку подошли императорские войска при поддержке флота с очень опытными экипажами, Танкред весьма скоро вынужден был уйти и не смог там поселиться, сознавая, что его мечта стать владетелем первого франкского графства на Востоке рушится.
Балдуин Булонский, сопровождавший его, пошел отдельной дорогой, попытавшись даже отобрать у него Гарс, и воспользовался пребыванием в Малой Армении, чтобы договориться с некоторыми из ее правителей. Более не интересуясь Иерусалимом, он один с отрядом «верных», дошел до Эдессы, поступил на службу к князю Торосу, добился, чтобы тот его усыновил, а потом при помощи народа организовал его свержение. Он женился на армянке, дочери одного из горных вождей, одного из родственников женил на Морфии, дочери князя Мелитены, купил за десять тысяч золотых монет город Самосату у охранявшего его турецкого эмира и захватил Сороргию (Сарудж), крепость, контролировавшую дорогу на Антиохию. Латинские рыцари его свиты женились на знатных девушках, их примеру следовали другие, все более многочисленные, покидая ряды армии. Основание Эдесского графства, весьма удаленного от дороги на Иерусалим, задержало поход, предпринятый с целью освободить последний и помочь паломникам мирно молиться в Святых местах, и существенно подорвало его военную мощь.
