Впоследствии замки, которых становилось все больше, воздвигались не затем, чтобы защищать границы, слишком нечеткие, а чтобы охранять дороги. Прежде всего те дороги, по которым шли паломники. С января 1100 г. Готфрид Бульонский привлекал последних, так же как экипажи генуэзских и пизанских кораблей, к работам по укреплению Яффы. За несколько недель, работая в условиях почти постоянной угрозы со стороны противника, они сделали из Яффы крепость, способную выдерживать любое нападение с суши и с моря. Под защитой внешних стен построили склады, мастерскую по конопачению и ремонту судов и приют для паломников. Чтобы охранять их от турок или от разбойников, на северной дороге, называемой дорогой Монжуа, построили сначала простую укрепленную башню (Парва Маомерия), потом замок Эрнан (Hernant), служивший приютом, и, наконец, укрепленный собор в Лидде. На южной дороге находились два замка, отстоявшие недалеко друг от друга (Бельвуар и Бельмон), а также монастырь, обнесенный высокими стенами (Аквабелла), и Торон-де-Шевалье на месте бывшей крепости Латрун
[61].
Пограничные укрепления в 1100―1130-е гг. возвели только государи Антиохии, за недолгое время создавшие три линии замков: на востоке, на границах с землями эмира Алеппо, их образовали Сере (Ceret), Сардон (Sardone) и Харим; вдоль Оронта, на правом берегу, — Арцикан (Arcican) и крупный укрепленный город Апамея. На другом берегу дальние подступы к княжеству охраняли три меньших укрепления и, еще южней, внушительный Саон.
В Иерусалиме как таковом колонизацию, управление и контроль за жителями обеспечивали крупные укрепленные бурги, хорошо защищенные монастыри и замки, каждый из которых был важным центром заселения, а в некоторых округах и единственным местом, которым христиане по-настоящему владели. В 1100 г. король совершил рискованный поход за Мертвое море, и, чтобы сделать эти области мирными, христиане воздвигли сначала два солидных замка: Монреаль в 1115 г. и Крак (именуется также Крак-де-Моав), а потом еще пять, выстроившихся вдоль караванной тропы, в том числе Тафилею, Хурмуз и Во-Муаз.
Многие крепости из числа наиболее впечатляющих были построены рыцарскими орденами или позже приобретены ими. Крак-де-Шевалье, курдский замок, завоеванный в 1110 г. Танкредом Готвильским, позже стал держанием вассала графа Триполитанского, а в 1142 г. его передали госпитальерам. Замок Маркаб, менее известный, но не менее важный, сначала был владением знатного семейства из Антиохии — Мансёров, а потом тоже отошел ордену госпитальеров. Тамплиеры держали замок Сафед к северу от Тивериадского озера, столь же внушительный. Эти замки, по существу укрепленные монастыри, были также административными центрами, резиденциями органов управления и прежде всего местами расположения войск. Гарнизон Крака-де-Шевалье нередко насчитывал две тысячи человек, а Сафеда — 2200.
Хронисты обычно очень скупо говорят о сторонней помощи, которая, из года в год увеличиваясь, позволяла этим людям, по ходу своих завоеваний словно угодившим в ловушку, стойко держаться против двух вражеских империй, отныне упорно копавших яму сами себе. Жители, по преимуществу христиане, и их эмиры-арабы с трудом терпели турок, которые, не умея установить мир на рынках, погрузили Южную Сирию и Палестину едва ли не в анархию. Попасть под власть египтян, мусульман, но шиитов, значило бы потерять всякое подобие независимости и стать не более чем бедной провинцией большой империи. Еще на всем пути франков правители городов предпочитали не запирать ворота и выдерживать долгую осаду, а платить за уход франкской армии сравнительно скромную дань и заверять военачальников, не столь опасных, потому что пришедших издалека, что станут их союзниками, если те обоснуются в Иерусалиме как победители. Первые успехи принесли и новых сторонников. В 1099 г. благодаря большой победе при Аскалоне люди Готфрида Бульонского, которых взятие Иерусалима, наполовину обескровленного городка, далекого от больших караванных путей, обогатило мало, взяли большую военную казну. «Они предали огню огромное количество палаток, копий, разбросанных на полях, луков и стрел, которых не могли доставить в Святой город, и радостно вернулись в Иерусалим, который язычники надменно грозились разрушить»
[62]. Теперь они могли меньше требовать от своих вассалов и, вместо того чтобы рыскать в поисках добычи и обирать города и деревни, предпочитали сохранять мир, помогали восстанавливать разрушенное и брали на свой кошт многочисленных воинов.
Историю первой колонизации и заселения Святой земли не написал никто, потому что источников слишком мало. Хронисты и историки даже утверждают, что сотни или десятки тысяч бедных паломников, сопровождавших баронских рыцарей и пехотинцев, почтив святыни, сразу вернулись на родину. По земле или по морю и за какие деньги? Можно ли представить, чтобы для таких толп нашлось место даже на больших судах — во времена, когда морского сообщения еще почти не было? И не все бедняки бросались в новые авантюры: многие рассеялись по окрестностям, оседая на земле, чтобы возделывать ее, развивать источники, внедрять новые сельскохозяйственные культуры. Другие нанялись участвовать в перевозках или в оборонительных работах.
Нередко ряды этих первопроходцев росли, когда приходили суда, из года в год привозившие новых пионеров.
НОВАЯ ВОЛНА И ПЕРВЫЕ ПОРАЖЕНИЯ
На соборе, созванном в Ансе, в области Лиона, папа произнес долгую речь, призвав к новым походам. То же он сделал в Бордо, а потом в Пуатье и пригрозил отлучением тем, кто в 1096-1097 гг. принял крест, но остался дома. Священники бичевали с амвона уклонистов и дезертиров, покинувших своих вождей в Италии или Северной Сирии. Знатные дамы, которых начинали сторониться и на которых соседки показывали пальцем, изводили мужей, добиваясь, чтобы те вернулись в Святую землю. Так случилось со Стефаном Блуаским, который покинул осаждавших Антиохию, позорно ударившись в бегство. В свою очередь пришлось идти и Гильому IX Аквитанскому, который в 1096 г. не откликнулся на призыв папы.
В начале сентября 1101 г. множество сеньоров во главе с графом Гвибертом Пармским, Уго ди Монтебелло, Альберто да Бьяндрате и архиепископом Миланским торжественно приняли обеты; к этим баронам и их свите быстро присоединилась бесчисленная масса бедняков. Их переход через Австрию и Греческую империю был не более славным, чем поход бедняков Петра Пустынника и главарей немецких разбойников, о котором мы уже знаем. Плохой прием со стороны населения, которому тогда пришлось нелегко и которое это помнило, и нехватка провизии заставили их всю дорогу грабить зерно на ригах; они попытались силой ворваться в Константинополь, император же переправил их в Азию и добился, чтобы они разбили лагерь под Никомедией.
Туда с ними поехал Раймунд IV Тулузский, прибывший в Константинополь просить помощи и добившийся от императора выделения отряда в пятьсот всадников-туркополов. К ним там присоединилась большая армия, в состав которой, помимо Стефана Блуаского, искупавшего измену 1097 г., входили Эд Бургундский, епископы Парижа, Суассона и Лана, несколько знатных сеньоров и сотни рыцарей. Их тоже сопровождало множество бедняков — мужчин, женщин, детей, и проповедники-визионеры. Последние утверждали, что прежде всего надо освободить Боэмунда Тарентского, которого каппадокийские турки держали в плену на самом востоке Анатолии, в высоких горах недалеко от Трапезунда. Они настояли на своем, и обе армии двинулись на восток, все более отдаляясь от дороги на Иерусалим. 23 июня 1101 г. они взяли крепость Анкиру и, непонятно почему свернув северней, под Кастамоном столкнулись с турками, которые ждали их, выстроившись в правильном порядке, и перебили на месте тысячи пеших. Выжившие не попытались добраться до побережья, где их могли бы подобрать греческие корабли: растерявшись, двигаясь наугад, они по-прежнему пошли на восток; турки их постоянно тревожили, не принимая ближнего боя, а под Амасьей атаковали, рассеяли и перебили либо захватили в плен, обрекая на рабство. Некоторые обвиняли ломбардцев в том, что те якобы уклонились от боя, но, похоже, Раймунд IV Тулузский, укрывшийся в долине, защищенной каменным завалом, первым подал сигнал к бегству. По пути в Иерусалим, в порту Святого Симеона под Антиохией, Раймунд был схвачен одним из приближенных — Бернаром Иноземцем, сеньором фьефа Лонгинаш в Киликии, и выдан Танкреду Готвильскому.
