Однако отряд короля Людовика шел быстро. Хронист, как и другие до него, не заботился о том, чтобы датировать каждый этап похода, но от Вормса до Регенсбурга и далее, до последних городов Венгрии, указывал, сколько дней занял переход от одного города к другому
[84]. Этого достаточно, чтобы заметить, что ни заторы, создаваемые телегами, составлявшими обоз двора, ни бедняки, многие из которых по-прежнему тащились сзади, по-настоящему не замедляли движение рыцарей. «Наш король получил большое преимущество благодаря тому, что впереди него шел император, потому что мог переходить все реки этих стран, многочисленные, по совсем новым мостам, не испытывая необходимости работать и не производя никаких затрат». Они без труда переправились через Дунай в Венгрии, в городке, который называли Брундузий, где нашли много судов, оставленных немцами. Но «с момента, когда мы вошли в Болгарию, на греческую землю, нашему мужеству пришлось выдержать немало испытаний, а наши тела отяжелели от усталости. [...] Едва мы вошли к грекам, как они запятнали себя клятвопреступлением, отказав нам в предоставлении съестного вволю и по низкой цене». Они охраняли свои города, запирали их ворота и спускали зерно и мясо на веревках со стен. Эти операции были настолько долгими и осуществлялись так дотошно, что бедняки, страдая от сильного нетерпения и от нужды, воровали и грабили сверх необходимого. Позже дука Софии, родственник императора, ни покидал короля на марше ни надень и следил за достаточно щедрым распределением провизии как среди богатых, так и среди бедных, оставляя самому себе лишь очень мало, но, поскольку многие отставали, они доставали провизию сами — либо на рынках, когда могли, либо за счет грабежа, к которому прибегали охотней.
В Адрианополе приближенные короля посоветовали ему отказаться от красивой идеи сражаться за франков Святой земли, а вместо этого захватить города и замки там, где он находится, и написать Рожеру II Сицилийскому (который тогда «очень рьяно вел войну с императором»), пообещав дождаться, пока он не прибудет с флотом, чтобы осадить город Константинополь
[85]. Но, «на наше несчастье, эти советы не убедили короля, и мы снова пустились в дорогу». Прием у императора, его любезность не обезоружили тех, кто изначально был ему враждебен и нашептывал королю, что «никто не может знать греков, кроме тех, кто испытал их сам либо наделен даром предвидения». Епископ Лангрский «презирал их раболепную услужливость» и советовал захватить город: стены не очень прочны, народ труслив, и можно было бы без труда перекрыть каналы, лишив город пресной воды. Другие города не преминули бы изъявить покорность тому, кто овладеет столицей.
На общую беду, стоянка франков затянулась. Хотя император каждый день предлагал переправить армию в Азию, король постоянно откладывал выступление. Сначала — чтобы дождаться отставших, потом — чтобы почтить реликвии в городских церквях, восстановить силы и, наконец, увидеть прибытие тех, кто направился через Апулию. Император хотел, чтобы нее франки находились под пристальным надзором, в одном-единственном лагере и на четко обозначенной дороге, которая вела бы их далеко от Константинополя. Как и в отношении немцев, его военачальники делали все возможное, чтобы убедить короля переправиться в Азию через пролив Святого Георгия. Получив его отказ, они не подали виду, что недовольны, но отряды, посланные вперед, чтобы подготовить лагеря на берегу Босфора, натыкались на всевозможные препоны, и многих из их участников убили в засадах или спровоцированных драках. Людовик VII потерял больше недели, дожидаясь тех, кто, как полагали, пошел через Апулию, чтобы переправиться через море из Бриндизи в Диррахий. Об этом переходе вместе с сицилийскими норманнами и под их защитой, о переправе через Адриатическое море на их судах мы уже ничего не знаем; историки того времени говорят только об армии короля, но очень похоже, что, несомненно, значительная часть крестоносцев 1147 г. предпочла примкнуть к открытым врагам греков.
КАТАСТРОФА
Немцы и французы должны были идти вместе до Антиохии. Неизвестно, когда обе армии, наконец объединившись после восьми-десяти месяцев опасного пути, возобновили движение, но скоро они расстались. Еще до выступления, в первом письме, Конрад писал, что многие его люди, больные или оставшиеся без гроша, неспособные идти дальше, покинули лагерь, чтобы искать крова и помощи у греков. Должно быть, они разбежались, и никто не озаботился сказать об этом хоть несколько слов. Людовик VII и остатки немецких войск пошли не самой короткой дорогой, но, чтобы не терпеть мучений и опасностей пустыни и не подвергаться нападениям турок, выбирали пути, шедшие вдоль берега в большем или меньшем отдалении от него. Тем самым они искали защиты или убежища у греков. Однако оба хрониста, Одон Дейльский и Оттон Фрейзингенский, а потом все, кто переписывал их тексты, единодушно осуждая предательство проводников и их коварство, не дали четкой оценки крайне непродуманному решению запросто идти к врагам, которых так часто хулили, в страну, о которой ничего не знали и были неспособны даже правильно называть города вдоль дороги. Через Пергам и Смирну латиняне к концу сентября наконец пришли в Эфес. Конрад не может привести название города, но пишет, что отметил Рождество близ могилы святого Иоанна. Он оставался там один со своими людьми три долгих дня, чтобы восстановить здоровье и силы. Однако немало рыцарей, слишком слабых и поэтому неспособных продолжать путь, просто-напросто вернулись лечиться в Константинополь в фургонах одного греческого отряда.
Армия Людовика VII углубилась внутрь материка. На берегах Меандра
[86] большой авангард под командованием графа Генриха Шампанского и Тьерри Фландрского без больших потерь, даже среди паломников, помещенных для защиты в центр вместе с обозом, победил толпу турок, оставивших на поле боя много убитых. Через два дня пути они достигли городка Лаодикеи
[87], господствующей над рекой крепости, которую нашли пустой, но где собрались и восстановили силы. 6 января 1148 г. они, разбившись на два отряда, двинулись на юг по плохой горной дороге, чтобы достичь порта, где могли бы погрузиться на суда. И именно там, похоже, в самый первый день, прекрасная армия едва не потеряла своего короля и была почти полностью уничтожена.
Вместо того чтобы следовать приказам короля и идти дальше, первый отряд (под командованием Жоффруа де Ранкона, сеньора Тайбура), уступив настояниям нескольких вельмож и прежде всего королевы Алиеноры и дяди короля, графа Морьена, соблазнился возможностью разбить свои большие шатры в глубокой долине, дав возможность туркам собраться на вершинах. Рыцари короля и большой арьергард, подойдя через несколько часов, обнаружили, что в этом лагере еще царит полный беспорядок, дорога загромождена тяжелыми телегами и бесчисленным обозом, а люди словно попали в ловушку, не в состоянии двинуться ни вперед, ни назад: «Гора была крутой и покрытой большими камнями, ее вершина, казалось нам, достигала небес, а поток, низвергавшийся на дно долины, как будто соседствовал с адом. Толпа людей скопилась в одном месте; люди напирали друг на друга, останавливались, устраивались как могли, не думая о рыцарях, оставшихся впереди, и были словно прикованы к месту, почти не двигаясь. Вьючные животные падали, увлекая в бездну тех, на кого натыкались. Сами камни, без конца осыпавшиеся, наносили большой ущерб, и те из нас, кто рассеялся во все стороны в поисках лучших путей, рисковали, что упадут сами или их сшибут другие»
[88]. Это была полнейшая катастрофа, где все в беспорядке бежали безо всякой команды, покинув короля; на какое-то время последнего окружили враги, и спасся он только потому, что вскочил на убегавшую лошадь, а к собиравшейся заново армии присоединился лишь намного позже, когда его гибель уже оплакивали
[89]. «Этой ночью никто не сомкнул глаз, потому что каждый ждал кого-то из своих, так никогда и не вернувшегося, или принимал тех, кто, совсем раздетый, догонял нас, и предавался радости, больше не думая об утраченном». Утром они отчитались перед королем
