17 июля 1203 г. узурпатор Алексей III взял из своей казны, что мог, и под покровом ночи бежал. Горожане сначала удивились, а потом пошли к тюрьме, где содержался император Исаак II Ангел. Оттуда, надев на него императорские инсигнии и одежды, они привели его во Влахернский дворец и усадили на трон. Потом они отправили представителей в лагерь франков, чтобы известить его сына Алексея IV Ангела и дать знать баронам, что тиран бежал. Еще только светало, все вооружились и изготовились к обороне, еще опасаясь греков. Но послы, присланные Исааком II
[131], вернулись меж двух рядов англичан и датчан, — которые отдавали им честь, поднимая алебарды [секиры], — уверенные и получившие заверения, что Исаак выполнит все обязательства, принятые в Заре его молодым сыном. «Когда наступило утро другого дня [...] жители города [...] подошли к воротам, распахнули их, вышли оттуда и явились в лагерь французов и стали спрашивать и искать Алексея [...]. И им растолковали, что они найдут его в палатке маркграфа [Бонифация]. Когда они пришли туда, то обнаружили его там; и его друзья устроили великое празднество, и выказали великую радость, и весьма возблагодарили баронов, и сказали, что те сделали очень хорошо и очень достойно, что поступили таким образом; и они сказали, что император бежал и пусть бароны войдут в город и в императорский дворец, словно к себе. Тогда собрались все высокие бароны войска и взяли Алексея, сына Исаака, и с большой радостью и с великим ликованием ввели его во дворец. И когда они явились во дворец, то приказали освободить из темницы отца Алексея [...]. И когда Исаак был освобожден из темницы, он с радостью воздал благодарность своему сыну, обнял, и поцеловал его, и горячо поблагодарил всех баронов, которые там были [...]. И тогда были принесены два золотых трона, и на один трон посадили Исаака, а на другой рядом — Алексея, его сына»
[132].
Франки добились коронации молодого Алексея IV 1 августа 1203 г., еще стоя лагерем за стенами города и плохо представляя, как вступить в него в качестве хозяев. Но, став императором, Алексей мог добиться, чтобы патриарх или народ признали его пребывание во дворце правомерным, только избавившись от опеки, навязанной чужеземцами; он не выполнял обязательств, несколько раз задержав выплату обещанных сумм. К нему отправили шестерых гонцов — трех венецианцев и трех баронов, — в том числе Жоффруа де Виллардуэна, которые с риском для жизни прискакали во Влахернский дворец, где от них грубо потребовали возвращаться. Это означало войну, но еще до первых штурмов стало известно, что Алексея арестовал Алексей V Дука по прозвищу Мурзуфл, супруг императорской дочери, который собрал небольшую группу приверженцев и короновался в Святой Софии. Алексей IV умер в заточении 8 февраля 1204 г. — его не то отравили, не то задушили.
Бароны больше не скрывали намерений захватить город, который слишком долго как будто бросал им вызов из-за своих гигантских стен. Каждый вечер в лагере они слушали своих клириков, внушавших им, что греки — узурпаторы власти в Римской империи, еретики, схизматики, мерзко отказавшиеся подчиняться римской церкви. С благословения папы надо атаковать этот коварный город, и всем, кто при этом погибнет, простятся грехи. Когда «уже прошло Рождество и дело близилось к Великому посту, и венецианцы и французы снова начали приготовляться и снаряжать свои корабли, причем венецианцы соорудили новые мостки на своих нефах, а французы сделали осадные орудия, [...], чтобы подкапывать и разрушать стены; и венецианцы взяли доски, из которых строят дома, и, плотно их пригнав, покрыли настилом свои корабли, а потом взяли виноградные лозы и прикрыли ими доски [...]. И греки сильно укрепили свой город изнутри, а деревянные башни, которые были над каменными башнями, они еще прикрыли снаружи добрыми кожами, и не (шло такой деревянной башни, которая была бы ниже, чем в семь, или в шесть, или по меньшей мере в пять ярусов. А потом, [...] примерно за 10 дней до Вербного воскресенья, когда пилигримы и венецианцы закончили снаряжать свои корабли и изготовлять свои осадные орудия и приготовились идти на приступ. И тогда они построили свои корабли борт к борту, и французы перегрузили свои боевые орудия на баржи и на галеры, и они двинулись по направлению к городу, и флот растянулся по фронту едва ли не на целое лье»
[133].
9 апреля 1204 г. во время первого штурма они понесли столько же потерь, сколько и греки, но 12 июля наконец попутный северный ветер бросил два их нефа под самые башни. Воины взобрались на укрепления, захватили одни из ворот, и в город ворвался большой отряд, преследуя и убивая греков. «И вы увидели бы тогда, как били греков и как овладевали их ездовыми лошадьми и боевыми конями, и мулами, и жеребятами мулов, и прочим добром. Убитых и раненых имелось там столько, что не было им ни числа, ни меры»
[134]. Латиняне знали, что им не рады, что они в большой опасности, что их слишком мало, чтобы вступать в бой с массой греков, так давно сражавшихся с ними. «Потом знатные бароны собрались и держали совет между собой, что им делать дальше; наконец, по войску прокричали, чтобы никто не вздумал продвигаться в глубь города, потому что это опасно — как бы в них не стали бросать камни со дворцов, которые были очень велики и высоки, и как бы их не стали убивать на улицах, которые были столь узки, что они не смогли бы там как следует защищаться, или как бы их не отрезали огнем и не спалили бы. И из-за угрозы всех этих бед и опасностей они не отважились углубиться в город и разбрестись по нему, а преспокойно оставались прямо там, где были; и бароны договорились на этом совете о том, что, если греки, у которых было еще в сто раз больше людей, способных носить оружие, чем у французов, захотят сражаться на следующий день, тогда пусть поутру на следующий день крестоносцы вооружатся, выстроят свои боевые отряды и пусть ожидают греков на площади, которая была перед ними в городе»
[135]. Действительно, они разбили свои лагеря — два близ стены и один внутри города — наподобие укреплений в открытом поле и, чтобы защититься и чтобы их не застали врасплох, зажгли большие костры и подожгли окружающие дворцы. «И [в ту ночь] сгорело домов больше, чем их имеется в трех самых больших городах королевства Франции»
[136].
