В порту Эг-Морт принимали на борт тысячи пеших — не бедных паломников, а воинов, которые прибывали массами, узнав о новой якорной стоянке. Те, кто не мог отплыть вместе с королем, фрахтовали корабли в Марселе или Генуе. Королевский флот был отдан под командование двум адмиралам, генуэзцам из семейства Леркаро, которые следили за поставками мачт, рулей, канатов и парусины. Некоторые вельможи отплыли отдельно на кораблях, купленных или нанятых в разных портах или заказанных на судовых верфях — либо в Нарбонне, либо на побережье Сан-Пьер-д’Арена под самой Генуей.
На Кипре к ним присоединились отдельные воины из Святой земли, многие сеньоры из Морей со своими вассалами, а немного позже, но с опережением графика, составленного Людовиком Святым и Генрихом III Английским, — англичане под командованием Ричарда Корнуэльского, Вильгельма Длинного Меча, графа Пемброка и епископа Вустерского. Симону V де Монфору, графу Лестеру, который принял крест, король тем не менее велел сражаться в Гаскони. Вместе с киприотами у французского короля набралось более трех тысяч всадников, четыре тысячи арбалетчиков и более десяти тысяч пеших воинов. Людовик и его совет, обосновавшись в Лимасольском замке, всю зиму занимались подсчетами, организацией, формированием отрядов рыцарей и назначением командиров, сбором большого количества оружия и провизии, чтобы сделать Кипр базой снабжения армии на всем протяжении предстоявшего похода. Им пришлось не раз применить власть с целью утихомиривать ссоры, возникавшие между воинами, которые прибыли из разных краев. Двор жил широко, и уже начало не хватать денег. Король, который еще в Эг-Морте смог оснастить свой флот, только заняв крупные суммы у генуэзских судовладельцев, 30 апреля 1249 г. был вынужден взять еще десять тысяч сирийских золотых безантов в долг, который должен был вернуть менялам на первой шампанской ярмарке в Ланьи.
Он пытался найти союзников и в Филиппов пост принял на Кипре послов великого тартарского (монгольского) князя по имени Этельтай. «Король послал к нему брата Андриё [Андрея] из ордена Святого Иакова, и пригласил к себе этих послов, довольно хорошо говоривших на их языке, и брат Андриё по-французски сказал королю, что величайший тартарский князь на Богоявление сделался христианином, а вместе с ним и великое множество тартар, даже знатнейшие вельможи. Они также сказали, что Этельтай и вся его армия придут на помощь французскому королю и христианам против халифа Багдадского и сарацин, ибо он хочет отомстить за великие бесчестья и великий ущерб, каковые хорезмийцы и прочие сарацины учинили Господу нашему Иисусу Христу. Они еще сказали королю, что он должен переправиться в Египет, дабы начать войну с султаном Вавилона, а тартары тем временем вступят в земли халифа Багдадского, чтобы воевать, и таким образом оба этих мусульманских государя не смогут оказать помощь друг другу. Король Франции решил отправить своих послов к Этельтаю и к верховному повелителю тартар, которого звали Кио-Кан, чтобы убедиться в истинности сказанного. Они сказали, что, дабы добраться до места, где находится Кио-Кан, понадобится добрых полгода пути»
[180].
ВОЙНА В ЕГИПТЕ
Решение начать войну в Египте вполне вписывалось в долгую историю вооруженных вторжений иерусалимских королей и греческих императоров в эту страну. Она не была неведомой землей. Уже некоторое время все больше паломников, направлявшихся в Иерусалим, проходили через Каир (в текстах той эпохи — Вавилон), чтобы посетить находившееся приблизительно в трех милях от города место, где Иосиф нашел убежище от преследований Ирода. Там, где жила Богоматерь вместе с Иисусом, они видели чудесно возникший источник, у которого рос бальзамический тополь. Возвращавшиеся оттуда говорили, что бальзамических тополей больше нет нигде, и рассказывали о хорошем приеме, какой, несмотря на придирки таможенных чиновников, они встречали со стороны египетских христиан, которых называли «христианами пояса». Из этой страны хотели сделать нечто вроде вассального королевства, передав его Роберту д’Артуа. По всему казалось, что на сей раз мусульмане Египта и Сирии, ослабленные распрями, не смогут создать единого фронта, и существовал расчет на соучастие или даже помощь со стороны этих христиан, которые, очень многочисленные в Египте и отчасти контролировавшие администрацию и даже армию, призывали на помощь, уверяя, что их преследуют. Они отправили не одно тайное посольство, заверяя, что люди султана не смогут оказать сопротивления.
Мусульмане сетовали на христиан, имевших, по их словам, слишком много власти в Египте, но только и мечтавших изменить ему. «В те времена христиан в Египте было больше, чем сегодня. Им, как еще и в наши дни, поручали сбор налогов, управление финансами и содержание войск, которые тогда оплачивались на доходы с некоторых земель. Похоже, что правительство подозревало христиан в тайных сношениях с западными врагами, как и во время предыдущих войн»; и Нувайри, арабский историк, предостерегал своих: «О сын мой, обрати внимание на войско, которое христиане ослабили, разорив в то же время страну: они продают земли, как если бы Египет принадлежал им. От эмира, когда он получает грамоту на свой надел, они требуют двести золотых монет и более, а от простого воина — до ста. Если сумма на содержание всадника составляет тысячу золотых монет, они назначают ее выплату в шести местах, удаленных одно от другого, и воин нуждается в посредниках, которые бы собирали его доходы. Христиане так поступают, чтобы ослабить страну и уничтожить войско, надеясь вынудить нас покинуть Египет. Мы слышали, какие слова они передавали франкам Палестины и Запада: “Вам нет нужды вести с мусульманами войну — мы сами ведем ее день и ночь. Мы захватили их владения; мы — господа их женщин; мы ослабили их войско. Приходите, занимайте страну, вы не встретите никаких препятствий”. Не доверяйся тем из них, кто сделался мусульманином: их прежняя религия остается сокрытой в их душе, как огонь в дереве»
[181].
ОСАДА И ВЗЯТИЕ ДАМЬЕТТЫ
Ветра пригнали крестоносцев к Дамьетте, и они в большом беспорядке высадились на пляже, на «песке», под самым городом. Там был Жуанвиль и не преминул рассказать о себе: «Когда наши люди узнали, что мы не получим галеру, то стали прыгать друг за другом с большого корабля на баркас, так что он начал тонуть. Матросы, заметив, что баркас мало-помалу погружается, поднялись на большой корабль и оставили моих рыцарей в баркасе. Я спросил старшего, сколько в нем лишних людей; и он мне сказал, что двадцать воинов [...]. И я часть их высадил, так что за три раза он перевез их всех на землю с корабля, где находились мои лошади. Пока я переправлял этих людей, один рыцарь, который был под началом монсеньора Эрара де Бриенна и звался Плонке, задумал спуститься с большого корабля на баркас [...], и он упал в море и утонул. Когда я вернулся на свой корабль, то оставил на моем баркасе оруженосца, которого я посвятил в рыцари, по имени монсеньор Гуго де Вокулёр, и двух очень храбрых молодых людей, имя одного из которых монсеньор Вилен де Вереей, а второго — монсеньор Гильом де Даммартен, которые люто ненавидели друг друга. И никто не мог их помирить, так что в Морее они даже вцепились друг другу в волосы; но я им велел оставить свой гнев и поцеловаться, ибо я поклялся им на мощах, что мы не отправимся в Святую землю отягощенные их злобой. Когда мы тронулись, направляясь к суше, то обогнали большой баркас короля, в котором он находился»
[182].
