Чем отступать к Дамьетте, которую еще прочно удерживали, предпочли начать переговоры, предложив отдать всё, если взамен можно будет получить бывшее Иерусалимское королевство. Но султан потребовал, чтобы король сделался заложником, гарантируя тем самым сдачу Дамьетты. Армии не хватало провианта, питались рыбой, выловленной в реке. Всего шесть из двадцати больших «баталий», какими располагал Людовик Святой, покидая Кипр, еще были в состоянии сражаться, и он отдал приказ сложить оружие. Он стал пленником — не в бою, с мечом в руке, а из благоразумия, чтобы иметь возможность вести переговоры, больше не теряя людей. Он оставался в плену всего месяц, с 6 апреля по 6 мая 1250 г.; его поселили в красивом доме, больного лихорадкой, его сторожила совсем небольшая охрана, и за ним ухаживала женщина, которую называли парижской горожанкой. В общем, с ним обходились сообразно его сану и, если верить «арабским» хронистам, осыпали почестями. Саад эд-Дин утверждает, что король мог бы в любое время бежать и никто бы его не преследовал и что султан присылал ему, как и тем, кто был при нем, шелковые одежды, пышные облачения; узнав, что королева Маргарита разрешилась сыном, он ему подарил красивые одеяния и золотую колыбель.
«В скором времени [...] к королю приехали послы императора Фридриха, и привезли ему верительные грамоты, и сказали королю, что император послал их, дабы нас освободить. Они показали ему послание, которое император направил умершему султану (о чем император не знал); и император просил султана, чтобы он проявил доверие к посланным освободить короля. Многие люди говорили, что для нас было бы опасно, если бы послы нашли нас в плену; ибо полагали, что император отправил посланников скорее чтобы задержать нас, нежели освободить. Послы же нас застали на свободе; тогда они уехали»
[187].
В Париже «королева Бланка и магнаты королевства, которые не могли и не хотели верить в рассказы тех, кто приезжал с Востока, приказывали их вешать. Наконец, когда количество тех, кто передавал эту весть, стало настолько велико, а письма — настолько подлинными, что сомневаться больше было невозможно, вся Франция погрузилась в скорбь и смятение. Служители церкви и воины выражали равную печаль и не желали слушать никаких утешений. Повсюду отцы и матери оплакивали утрату детей, воспитанники и сироты — родителей. Женщины перестали делать прически; они отвергли цветочные гирлянды; прекратились песни; замолкли музыкальные инструменты. Все виды радости обратились в траур и стенания. Хуже всего было то, что начали обвинять Бога в несправедливости и что предельная скорбь проявлялась в богохульствах. Вера многих поколебалась. Венеция и некоторые города Италии, где живут полухристиане, впали бы в отступничество, если бы их не укрепили утешения епископов и монахов. Последние уверяли, что люди, убитые на Востоке, царят в небесах как мученики и за все золото мира не пожелали бы остаться в этой юдоли слез. Такие речи утешали некоторых, но не всех»
[188].
Дамьетта была сдана; почти всех уцелевших из христианской армии и больных, которые оставались на кораблях, стоящих на якоре, перебили, пока шли переговоры. Было признано, что король не вправе сдавать города и земли в Святой земле, которые не зависят от него, а находятся в вассальной зависимости от императора Фридриха II или принадлежат военным орденам. Цену выкупа назначили, не предусматривая территориальных уступок, кроме Дамьетты. Она составила восемьсот тысяч золотых безантов, то есть четыреста тысяч турских ливров, — огромную сумму, которую король был обязан выплатить на месте, тогда как в армии всем жестоко недоставало денег и ему самому изо дня в день приходилось занимать мелкие суммы. Его соратники изыскивали средства везде, где могли, и даже, по словам Жуанвиля, готовы были разрубить топором сундук на корабле, где тамплиеры хранили деньги, которые семьи во Франции передали им для родных.
ФРАНЦУЗСКИЙ КОРОЛЬ В АКРЕ
Людовик Святой покинул Египет 8 мая 1250 г. и через пять дней высадился в Акре. В августе 1250 г. он написал «своим дорогим и верным прелатам, баронам, воинам, горожанам и всем жителям королевства» очень длинное письмо. Это точный и живой рассказ на французском языке, претендующий на откровенность. Автор мало говорит о себе и не пытается обойти молчанием неприятные моменты египетского похода: «В тот день сарацины обрушились на нас со всех сторон и осыпали нас градом стрел; мы выдерживали этот сильный натиск до девятого часа, и нам крайне недоставало поддержки своих баллист. Там случилось великое избиение наших баронов и воинов, как монахов, так и прочих. Там мы потеряли также своего отважного и славного брата графа Артуа, достойного вечной памяти. Эту скорбную утрату мы вспоминаем с горечью в душе». И далее он зовет на помощь, открыто и ясно говоря, что в море должны выйти новые подкрепления; египетский поход не удался и привел к тяжелым потерям как в людях, так и в деньгах. В другом письме он призывает христиан Запада поддержать его: «Мы выступили раньше вас, чтобы послужить Богу. Присоединяйтесь к нам. Хоть вы и придете позже, вы получите от Господа воздаяние, каким отец семейства из Евангелия наделял без различия как работников, пришедших трудиться в винограднике под конец дня, так и тех, кто явился в начале. Те, кто придет или пришлет помощь в то время, когда мы будем находиться здесь, обретет, помимо обещанного отпущения грехов, милость Бога и благосклонность людей. Так что делайте свои приготовления, и пусть те, кого благодать Всевышнего вдохновит прийти или прислать подкрепления, будут готовы к ближайшему апрелю или маю. Что касается тех, кто еще не будет готов к этой первой переправе, пусть они успеют хотя бы к той, какая произойдет на Иванов день. Сама природа предприятия требует быстроты, всякая задержка стала бы гибельной».
Он потерпел неудачу. Во Французском королевстве удалось добиться сбора нового налога, но очень мало кто принял обязательство отплыть на Восток, и пришлось задорого набирать наемников. Экипажи нескольких кораблей, ссылаясь на то, что их нанимали для рейса в Александрию или Дамьетту, отказались продолжать путь. Одно из судов, на котором везли военную казну, потерпело крушение — и сундук с тысячами золотых монет ушел на дно. Многие только и мечтали, чтобы вернуться на родину, во Францию. В королевском совете активно обсуждали предстоящий отъезд, и бароны благосклонно относились к этой перспективе. Нехватка ощущалась во всем, и можно было счесть, что жители Акры и Антиохии, уже добившиеся некоторых успехов в пограничных столкновениях и поисках добычи, сумеют защититься и сами.
Тем временем в Акре причалили суда, которые должны были привезти пленников, освобожденных в Дамьетте, но никого из них на борту не было. Весть о том, что мусульмане нарушили перемирие и перебили всех пленных или больных христиан, каких только смогли найти, заставила изменить решение: король решил остаться хоть на год, хоть на два. Ситуация, конечно, не была отчаянной. Султан Алеппо готовился вторгнуться в Египет с армией, усиленной отрядами эмиров Хамы, Хомса и наследников Саладина. Потерпев поражение в окрестностях Газы, они с тех пор постоянно просили франков о союзе, предлагая им Иерусалим вместе со всей Палестиной. Смерть Фридриха II в 1250 г. развязывала руки. Людовик Святой, зная, что в Египте еще много пленников, предпринимал переговоры о новых перемириях в надежде, что эти перемирия будут мало-мальски соблюдаться. Его посол Жан де Валансьен дважды ездил в Каир и привез около двухсот рыцарей, извлеченных из тюрем Дамьетты, и много детей, которых новые хозяева пытались обратить в ислам. Султан простил королю двести тысяч ливров, какие тот все еще был должен за свой выкуп. Людовик по-прежнему играл на разногласиях в стане врага, разжигая их, чтобы успеть восстановить укрепления городов. Он их отстраивал в Яффе, Сидоне, в предместьях Акры, а особо усердно в Кесарии: «Когда прошла зима и настал март, король собрал своих людей и двинулся со всей армией в Кесарию Палестинскую, стоящую на море, и встал под ней лагерем, и велел окружить предместья стенами, и рвами, и шестнадцатью башнями.
