— В смысле? — пробормотал он заплетающимся языком, лениво размешивая сахар в кофе.
Похоже, у него похмелье после вчерашнего выступления. Я, к сожалению, из-за плохого самочувствия не смогла прийти его поддержать.
— Где мы будем жить? Переедем к тебе?
Джон зевнул и откинулся на спинку.
— Моя квартира — не место для ребенка, сама знаешь.
— Не знаю. Ты никогда меня туда не приглашал.
— Еще бы. Это просто свинарник, где мы репетируем. Ребенку там не место. Даже я обычно ночую у друзей. Почему бы тебе не остаться с матерью?
— Она с ума сойдет, когда узнает, что я беременна.
— Тогда встань в очередь на муниципальное жилье. Несовершеннолетней матери точно не откажут.
— Мы могли бы поселиться вместе, — с надеждой предложила я.
— Ты же знаешь, что я не могу.
— Почему?
— Из-за твоего возраста. Тебе пятнадцать, а забеременела ты в четырнадцать. Если это всплывет, меня арестуют, и группе придет конец. А у нас только-только дела пошли в гору: скоро предложат подписать контракт с крупным лейблом. Ты же не хочешь все испортить, правда? Я стараюсь для нас. Просто нужно немного подождать, и мы обязательно будем жить вместе. Обещаю.
Мне очень хотелось бы верить ему, и на мгновение я разрешила себе представить, как мы будем жить все вместе, весело и счастливо, в большом красивом доме, но реальность быстро возвращает меня с небес на землю: что бы я себе ни придумывала, мое тело уже все решило. Врачи не ошиблись. И у меня никогда не будет той жизни, о которой я так исступленно мечтала.
Я заплакала. А Джон даже не поинтересовался, что меня так внезапно расстроило. Он просто молчал. Когда луч солнца упал на его очки, я увидела, что его глаза закрыты. Он спал.
И сейчас Джона нет рядом со мной. Зато мама здесь. Как только она оправится от потрясения, возьмет процесс под свой контроль. Всегда так делает. И сумеет втолковать ему, что я не виновата в смерти нашего ребенка. Заставит его понять. И он меня не бросит.
Глава 28
Мэгги
Двадцать три года назад
У меня перехватывает дыхание.
— Ты… — начинаю я. Закончить не хватает духу.
— Похоже, началось, — плачет Нина. — Раньше срока. И я не знаю, что делать.
Боль искажает ее лицо, тело сводит судорогой; она стискивает живот. Так вот почему в последние несколько недель мне так часто приходилось писать записки в школу с просьбой освободить ее от занятий в спортзале… Нина отговаривалась сильными менструальными болями, а на самом деле это было нечто абсолютно противоположное. Ей не хотелось, чтобы девочки в раздевалке заметили живот. Интересно, о чем еще она мне лгала?
— Приведи Джона. Мне нужен Джон, — умоляет она.
— О ком ты? Не знаю никакого Джона.
Это бессердечно — обманывать ее, когда она столь уязвима, но я ничего не могу с собой поделать. Как бы я ни была сейчас растеряна, одно знаю точно — этот ублюдок никогда не приблизится к моему дому. И к моей девочке.
— Сосредоточься на дыхании, — командую я.
Нина рыдает, перемежая свое бормотание короткими всхлипами:
— Его зовут Джон Хантер. У меня в кармане куртки адрес. Он мне нужен, без него я не справлюсь.
Меня передергивает при звуках его имени.
— А номер телефона есть?
— Нет.
— Тогда ничего не получится. Я не могу оставить тебя сейчас одну.
— Может, вызовем «Скорую»? — стонет Нина, сгибаясь пополам от очередной схватки.
— Сами справимся, — отрезаю я и замечаю ее недоуменный взгляд. Не такого ответа она ожидала.
На поверхности я, может, и выгляжу спокойной, зато внутри меня все кипит. Я в бешенстве и в растерянности одновременно. Моя пятнадцатилетняя дочь снова беременна. И на этот раз я не могу прервать все с помощью незаконно приобретенных лекарств. Ребенок уже вот-вот родится.
Мне нужно взять себя в руки и сделать то, что лучше для Нины. «Скорая» нам ни к чему. Не нужно привлекать излишнее внимание к нашей жизни. Если вмешаются социальные службы, возникнут неудобные вопросы. Чрезмерный стресс приведет к катастрофическим последствиям. Если наши тайны всплывут на поверхность, Нину могут у меня забрать.
Я не могу этого допустить. Значит, остается только один вариант — сделать все самой. Опыт у меня есть — во время обучения я принимала роды (пусть и под присмотром опытной акушерки). Вряд ли за последние шестнадцать лет эта процедура сильно изменилась. Позову врачей, только если возникнут осложнения и здоровье Нины будет под угрозой.
Она смотрит на меня с испугом. Надо взять себя в руки и успокоить ее.
— Обещаю, мы справимся. Разве я врала тебе когда-нибудь?
К моему облегчению, Нина мотает головой. Какое счастье, что она не знает всей правды… Иду к двери и слышу ее испуганный окрик:
— Ты куда? Пожалуйста, не уходи!
От того, что я ей так отчаянно нужна, меня переполняет счастье.
— Я быстро. Кое-что подготовлю.
Вылетаю за дверь и зажимаю рот рукой, чтобы не дать волю эмоциям. Нина не должна слышать моих рыданий. Что я за мать такая?! Моя несовершеннолетняя дочь второй раз беременна, а я даже не замечала этого, пока все не зашло слишком далеко. А виноват Алистер! Был бы у меня шанс, убила бы его собственными руками за то дерьмо, которое он нам устроил…
Собираю чистые простыни и полотенца, приношу несколько тазиков с водой, где разведен антисептик, стерилизую ножницы. Готовлю комнату, переодеваюсь.
Схватки продолжаются несколько часов. Я глажу Нину по голове, как в детстве, когда она плакала, и заверяю ее, что все будет хорошо. Хотя сама этому не верю: ребенок превратит ее жизнь в ад.
— Я боюсь, — шепчет Нина.
— Все будет хорошо. Я рядом.
— Нет, я имею в виду, когда малышка родится. Я читала об этом заболевании, о прозэнцефалии. Видела фотографии.
— Малышка?
— Да, думаю, будет девочка. Джону этого очень хотелось.
— Сейчас не время беспокоиться о ее внешности, — говорю я, хотя вполне понимаю и разделяю Нинин страх.
— Я не смогу смотреть, как она… умирает.
Что тут ответить?
— Хорошо. Я буду с ней.
— Обещаешь?
— Обещаю.
В перерывах между схватками Нина рассказывает мне о своей тайной жизни: о том, как встретила Хантера и как сама узнала о беременности лишь на последних сроках. Говорит, что боялась признаться мне и поэтому скрывала. Хвастается, что ее «парню» не терпится стать отцом. И тревожится, что уродство ребенка разобьет ему сердце. Говорит, что ей совестно передо мной за свое поведение. И я ей все великодушно прощаю.
