Не могу удержаться от соблазна и не слизнуть остатки теста из миски, прежде чем приступить к мытью посуды. В последние несколько дней после того как мне удалили остатки зуба, выбитого Мэгги, я почти не ела. Отек спал, но синяк остался.
На этой неделе я постоянно думаю об отце, и сейчас, когда вожусь на кухне, меня захлестывают детские воспоминания: как я стою рядом с ним и красным кухонным полотенцем вытираю вымытую посуду. Мне не больше десяти. Мы смеемся и подпеваем хитам ABBA, доносящимся из гостиной. Каждые выходные папа обязательно пек нам что-нибудь вкусное, а я помогала.
И теперь, когда я затеваю выпечку (к сожалению, не так часто, как прежде), обязательно представляю, что рядом со мной стоит мой ребенок, такой же любопытный и восторженный, как я когда-то. Вижу Дилан в отражении окна и объясняю ей вслух, в какой последовательности надо добавлять ингредиенты, а потом, когда пирог уже стоит в духовке, прошу ее набраться терпения и не открывать дверцу, чтобы он не опал. Однако стоит мне моргнуть, и моя девочка исчезает.
Я почти ничего не помню из того, что было после родов. Знаю лишь, что несколько месяцев жила затворницей, отгородившись ото всех. Незадолго до моего шестнадцатилетия мама помогла мне слезть с антидепрессантов, и я медленно начала возвращаться в мир. Но почти сразу поняла, что прошлая жизнь, которую я вела когда-то, теперь навсегда для меня потеряна вместе со старыми друзьями, школой и привычным распорядком. Я слишком многое потеряла, чтобы вновь стать той, кем была. Поэтому пришлось стать кем-то другим.
Мэгги работала на трех работах, стараясь оплатить частного репетитора, который должен был восполнить мои пробелы в знаниях. Через год я сдала выпускные экзамены и получила аттестат об общем среднем образовании. Этого оказалось достаточно, чтобы поступить в колледж на курс по английской литературе.
Чтобы не сойти с ума, я выбросила Джона из головы. Перестала слушать музыку (не только его — любую). Не ездила в город, не искала встреч со старыми друзьями, не читала журналов и газет. В общем, разорвала все связи, которые могли бы напомнить мне о жизни, закончившейся так мучительно. Я боялась случайно столкнуться с Джоном на улице, хотя и думала, что он уже успел стать большой звездой, разъезжающей с гастролями по всему миру и оставившей наш жалкий городок далеко позади.
Разрушила эту иллюзию моя новая подруга, с которой я познакомилась в колледже.
— Видела вчерашние новости? — спросила Стейси Дентон за обедом в столовой.
Она была пухлой и розовощекой, при этом носила черную одежду в готическом стиле — сочетание весьма комичное, а для многих и отталкивающее. Я сошлась с ней на почве общей любви к Шарлотте Бронте.
— Помнишь солиста из «Зе Хантерс»?
Образ Джона, спрятанный в самые глубокие тайники памяти, самовластно, помимо моей воли встал перед глазами.
— Смутно, — откликнулась я.
— Его же посадили в тюрьму за убийство беременной подруги. Он подал апелляцию, чтобы добиться пересмотра, но вчера ее отклонили. Очень жаль, классная у них была группа…
Оглушенная таким валом новостей, сразу после обеда я сказалась больной, попрощалась со Стейси и ушла с занятий. И направилась прямиком в офис местной газеты, чтобы по архиву старых выпусков восстановить ход событий. Внимательно изучив напечатанное, осталась в еще большем недоумении. Ведь это я была его беременной подругой, а не какая-то Салли Энн. И я жива, хотя и не вполне здорова. Джон никогда не проявлял ко мне агрессию. А если употреблял вещества, вообще выпадал из жизни настолько, что даже не двигался, не говоря уж о том, чтобы на кого-то нападать.
Мама наверняка знала об этом деле, но не стала меня расстраивать.
* * *
Звонит мобильник, возвращая меня в реальность. Не знаю, как долго я витала в прошлом; вода в раковине остыла, а пальцы от влаги стали белыми и морщинистыми. На экране высвечивается номер тети Дженнифер, маминой сестры. Не беру — пусть оставляет голосовое сообщение.
Тетя звонит раз в две недели, чтобы справиться о состоянии мамы. Из-за инвалидности на фоне рассеянного склероза она не может навестить Мэгги в доме престарелых, который я выдумала, чтобы скрыть правду. Мне даже пришлось завести специальную записную книжку для вранья, чтобы не спалиться на мелочах. Черт возьми, следить за собственной ложью дико трудно! Невольно восхищаюсь Мэгги, когда думаю о том, как она долгие годы виртуозно справлялась с этой непростой задачей.
Отправляю текстовое сообщение и проверяю, достаточно ли остыл корж, чтобы нанести шоколадный мусс. Беру кондитерский мешок, наполняю его сливочным кремом и пишу имя Дилан. Осталось только воткнуть двадцать три свечи, которые я предусмотрительно купила вчера в супермаркете, — по одной за каждый не прожитый год.
— С днем рождения, — говорю я и смотрю на свечи, давая им немного погореть, прежде чем задуть.
И загадываю желание, которому никогда не суждено сбыться.
Глава 32
Мэгги
Он снова явился. Когда я его замечаю, у меня заходится сердце.
Кто он и чем занимается, мне неизвестно. Но этот тип уже в третий раз приехал сюда на своей белой машине и смотрит на мой дом. Сегодня решился подойти ближе. Медленно отошел от машины и двигается по тропинке к дому. Вытягиваю шею, чтобы лучше его рассмотреть, но чертовы ставни закрывают весь обзор. Подтаскиваю пуф и взбираюсь на него, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Судя по тени, он заглядывает внутрь через окно гостиной, а я слежу за ним сверху. Если это грабитель, то явно непрофессионал — ведет себя слишком глупо. Может, полицейский в штатском или частный детектив? Вдруг кто-то из моих знакомых усомнился в Нининых словах о том, что я сейчас живу с сестрой на побережье? Может, они скучают по мне?
В поле зрения появляется кто-то еще. Элси! Единственная, кто по старой доброй традиции приглядывает за соседями и контролирует всю округу (естественно, кроме меня, но я не в счет). Она ковыляет к нему на своих ходунках и что-то говорит, а потом грозит мобильным телефоном. Незнакомец поспешно отступает к машине. Я понимаю, что Элси действует из лучших побуждений, но если он планировал пробраться в дом, то у меня мог бы появиться шанс на спасение. А теперь он пропал.
Когда белая машина отъезжает, а Элси возвращается к себе, я снова осматриваю улицу, в частности дом напротив. Семья, которая там поселилась, мне незнакома: они переехали через несколько месяцев после того, как я попала в заключение. У них двое детей, мальчик и девочка; обоим, скорее всего, меньше десяти лет. Отец — крайне несимпатичный пухлый мужчина, руки снизу доверху заколоты татуировками. Судя по тому, как он откидывает плечи при ходьбе, крайне самоуверенный и нахальный тип. Лицо его жены я не могу как следует рассмотреть; мне почему-то кажется, что у нее резкие угловатые черты и внешне она столь же неприятна, как и ее супруг. Кстати, я никогда не видела, чтобы их дети играли на улице, как Нина, когда была маленькой. Подозреваю, они не очень хорошие родители.
