Пока заполняю анкету, Брайони говорит, что сегодня собралось много потенциальных родителей-одиночек, таких как я. Затем мы идем к небольшому фуршетному столу, и она объясняет, в чем разница между усыновлением и попечением. Осматриваю других пришедших. Контингент подобрался разномастный, как по возрасту, так и по этнической принадлежности. Большинство — пары, хотя есть и одиночки, подобные мне. Интересно, какие у них истории. Есть ли среди них те, чьи тела убивают нерожденных младенцев?
— Это вам, — говорит Брайони, протягивая мне пачку документов. — Здесь рассказывается про собеседование и последующие этапы усыновления, если вы захотите двигаться дальше. А теперь давайте я запишу вас на беседу с родителями, которые уже взяли ребенка. Не волнуйтесь, это неформальный разговор. Они ответят на любые ваши вопросы. Подождете десять минут?
— Конечно, — отвечаю я и наливаю себе чашку чая.
Брайони отходит, а я погружаюсь в оставленные ею документы. Возвращается она с молодой парой, Джейн и Томом. Мы отходим в сторону. Брайони объясняет, что они удочерили сестер-близнецов три года назад, и просит поделиться опытом.
— Честно говоря, пришлось нелегко, — признается Джейн. — Когда мы их взяли, им было по четыре года. Оказалось, что у них целый букет поведенческих отклонений.
— Каких?
— Биологические родители совершенно о них не заботились, фактически бросили на произвол судьбы. У девочек не было никаких представлений о правилах и границах, они питались чем попало, не выходили гулять на улицу и не играли, не умели читать и писать. Последние три года мы работали над тем, чтобы компенсировать отставание от сверстников.
— Получилось?
— Успехи есть, — отвечает Том с гордостью. — Удалось сократить отставание до года. Конечно, было очень непросто, но результат не может не радовать.
— Наверное, вам потребовалось много терпения, — говорю я. После такого рассказа начинаю сомневаться в собственных силах.
— Разумеется, терпение нужно, однако главное — любовь, — продолжает Том. — Надо дать им понять, что с вами они в безопасности и вы их никогда не бросите.
Думаю, с этим я справлюсь, потому что мне нужно то же самое.
Мы болтаем еще какое-то время, потом я знакомлюсь с другой парой и, наконец, добираюсь до социального работника. Уже начало одиннадцатого, и вечер подходит к концу.
— Ну как? — с улыбкой спрашивает Брайони, когда я надеваю куртку. — Заинтересованы продолжать — или поняли, что не ваше?
— Определенно заинтересована, — искренне отвечаю я. Не знаю, хотела ли я в жизни чего-нибудь больше, чем этого (если не считать рождение Дилан, конечно).
— Планируете усыновить или взять на попечение?
Я качаю головой. Какой же смысл отдавать ребенку свою любовь, а потом расстаться с ним через неделю, месяц или годы? Я и так пережила слишком много потерь, чтобы добровольно идти на новые.
— Только усыновление! Что делать дальше?
— У нас есть ваши контактные данные. В течение недели мы отправим вам электронное письмо и начнем процесс. Придется заполнить кучу анкет, предоставить справку об отсутствии судимостей, собрать рекомендации, пройти собеседование и психологическую экспертизу, показать условия проживания, закончить курсы… В общем, путь предстоит долгий. Гарантий не даем никаких. Могут уйти месяцы, а то и годы, прежде чем мы подберем для вас ребенка.
— Я готова ждать сколько потребуется.
Когда выхожу из центра и направляюсь к автобусной остановке, меня переполняют восторг и воодушевление. Я всегда чувствовала, что материнство — мое призвание, и теперь верю: ему суждено реализоваться.
Глава 35
Нина
Два с половиной года назад
Социальный работник Клэр Модсли сидит напротив меня в гостиной. У ее ног потрепанная коричневая сумка, битком набитая папками, на коленях разложены документы.
Я уже показала ей дом и сад. Когда она заметила, что перила на лестнице немного шатаются, я сказала, что меня это тоже тревожит, поэтому пригласила специалиста, который их починит, — он придет со дня на день. Естественно, то была ложь. Но я сегодня же, как только она уйдет, залезу в «Гугл» и все улажу. Еще она отметила, что перед камином нет решетки, а у деревянного журнального столика слишком острые углы. Я пообещала все исправить.
Ничего не ускользает от ее натренированного взгляда.
— Это, случаем, не ядовитый плющ? — спросила она, указывая на лозу, опутывающую сарай.
— Нет, что вы, — отнекиваюсь я, хотя не знаю наверняка. И мысленно делаю себе пометку, что его надо сегодня же выкорчевать.
Когда тень Клэр нависла над клумбой в конце сада, мне на долю секунду стало неловко перед Дилан и захотелось сказать ей, что я не пытаюсь ее заменить. Хотя я бы солгала — ведь именно это я и собираюсь сделать.
Пока Клэр ищет какую-то бумагу у себя в папке, вспоминаются жуткие истории из интернета о том, как социальные работники отказывали людям в праве на усыновление только потому, что их дома казались им недостаточно безопасными. Некоторые даже решались на переезд, чтобы не потерять шанс на счастье. Я, конечно, не планирую жить здесь вечно, но надеюсь, их устроит наш дом, потому что на первых порах в одиночку я не справлюсь.
Молча смотрю, как Клэр заполняет очередную форму, и прикидываю, сколько ей может быть лет. Похоже, чуть за сорок. Лоб прорезают глубокие морщины, в жестких волосах проглядывает седина — не исключено, что эти признаки преждевременной старости появились из-за нервной работы.
— Если вы решите идти до конца, всего будет пять посещений, — говорит она. — Теперь давайте вернемся в дом — мне надо задать вам несколько вопросов о вашей жизни, а также о том, что побудило вас усыновить ребенка.
Мы обсуждаем мои отношения с родителями, и я признаюсь, что не общалась с отцом с тех пор, как он нас бросил. Клэр спрашивает, как я к этому отношусь, и я говорю, что вычеркнула его из своей жизни: меня больше не волнует, почему и куда он ушел. Естественно, это ложь. Если не считать года после рождения и смерти Дилан, проведенного в полном забвении, не проходит и дня, чтобы я не задумывалась о том, как могла бы сложиться моя жизнь, будь он рядом. И сейчас, на четвертом десятке, я тоскую по нему так же остро, как в четырнадцать.
— Могли бы вы рассказать немного о своих прошлых отношениях? — спрашивает она.
— Что вы хотите узнать?
По правде говоря, рассказывать мне почти нечего. Забеременела в четырнадцать от любимого мужчины, который был почти на десять лет старше меня. Дефективное тело убило нашего ребенка, и больше я его отца никогда не видела, потому что он попал в тюрьму за убийство. Если я упомяну хоть что-то из этого, с мечтой можно будет сразу распрощаться.
— Сколько у вас было длительных отношений?
— Три.
