— Не стану врать, для меня это полная неожиданность…
— Я обдумывала свой шаг много недель, — заявляет Нина.
— И ни словом не обмолвилась?
— В конце концов я бы тебе все рассказала.
— Судя по тому, что сказано в письме, социальный работник уже осмотрел дом и провел с тобой беседу. Так когда же ты собиралась сказать мне?..
— Я хотела убедиться, что прошла отбор.
— Нина! — вскрикиваю я и тут же ругаю себя за излишний напор. — Это не чертово прослушивание в шоу талантов «Икс-фактор». Ты приняла крайне важное решение, а меня даже не посчитала нужным поставить в известность. Тебе не кажется, что этот шаг затрагивает и мои интересы?
— Я думала, ты мечтаешь о внуках…
— Конечно, мечтаю, но так?.. Ты единолично приняла решение, которое повлияет на жизнь нас обеих.
— Если все сложится, я не задержусь здесь надолго.
Ого, еще один сюрприз…
— Что ты имеешь в виду?
— Не хочу провести с тобой остаток жизни, мама. Мне тридцать шесть, время уходит. Если не буду действовать, то в конце концов, уж извини, кончу как ты.
— Как я? А что со мной не так?
— Ты одинока.
— Неправда!
— Сколько у тебя было отношений после папы?
При упоминании Алистера — даже спустя столько времени — меня внутренне передергивает, словно гвоздем скребут по стеклу.
— Сама знаешь.
— Вот именно. Нисколько! Порой мне кажется, что мы мешаем друг другу жить.
— И ты полагаешь, что усыновление поможет тебе построить отношения?
— Да.
Мне окончательно расхотелось есть. Медленно киваю, чтобы скрыть растущий страх. Она заблуждается в самом главном, но я не могу разъяснить ей, что к чему. Нина принимается рассказывать мне, как вынуждена прятаться от коллег, которые приходят на работу с детьми, из-за нестерпимой зависти. Признается, что так и не смогла смириться со смертью дочери и заполнить зияющую дыру в душе, оставшуюся после ее смерти, и что создала воображаемый мир, в котором Дилан жива: представляет, как ведет ее в школу, читает сказки и укладывает спать…
Ее признания выбивают почву у меня из-под ног; мне хочется обнять Нину и никогда не отпускать. Ни разу за все эти годы ни одна из нас не упоминала имя Дилан, поэтому я понятия не имела, насколько она ею одержима. Я считала, что единственный шанс для Нины выжить — это отделиться от своего ребенка, оставить его в прошлом. Однако недооценила силу ее материнского инстинкта. И после смерти ребенка она не перестала ощущать себя матерью.
Я многое хотела бы ей рассказать, но вынуждена — ради нее самой — хранить тайну. Например, рассказать, что я тоже не раз представляла себе жизнь ее ребенка и задавалась вопросом, в кого он пошел: в Нину или в своего отца. Мы обе так много потеряли в тот день…
Вижу, как Нина глотает слезы, и мне хочется плакать вместе с ней. Тем не менее, загоняю боль глубже.
Впрочем, сомнений быть не может: она твердо намерена довести дело с усыновлением до конца.
И это вселяет в меня решимость. Я обязана ей помешать! И когда она говорит, что впереди еще несколько бесед и психологическое освидетельствование, я вздрагиваю. Надо торопиться: если они залезут в ее голову, на свет может вырваться то, что я пытаюсь сдержать последние двадцать лет.
Глава 37
Мэгги
Два с половиной года назад
Хлопает входная дверь. Я слышу, как дребезжит картина, висящая в коридоре.
— Зачем? — рычит Нина, врываясь на кухню.
Похоже, она все узнала, а значит, разговор предстоит тяжелый.
— У тебя всё в порядке? — спрашиваю я, хотя мы обе знаем ответ.
Ее щеки горят от гнева. Она швыряет сумку на пол, часть вещей вываливается наружу.
— Скажи, зачем ты это сделала?
— О чем ты?
— Зачем сказала в совете, что из меня не получится хорошая мать?
Вынимаю руки из раковины и стираю мыльную пену полотенцем.
— Я этого не говорила.
— Клэр из совета сказала, что ты сообщила им о важных подробностях, которые я от них скрыла, и у них, видите ли, нет другого выбора, кроме как отклонить мое заявление.
— Она сказала, что это именно я про них сообщила?
— Нет. Но кто еще это мог знать?
— А ты от них что-то скрыла? Разве не полагается честно отвечать на вопросы?
— Смотря на какие! — возмущается Нина. — Кто-то рассказал им о выкидышах, о том, что мой бывший парень — убийца, о моем срыве… В результате они решили, что я не готова взять на себя ответственность за ребенка. Как ты посмела!
— Дорогая, я не говорила, что ты не готова. Лишь сказала, что у тебя совсем нет опыта. Ты даже с детьми друзей никогда не играла.
— Ты использовала против меня то, что я доверила тебе по секрету! Усыновление должно было дать мне шанс стать как все. Ты же его растоптала!
— Они узнали о Хантере.
— Как? Это было сто лет назад! И о выкидыше знали только мы с тобой.
— Я не рассказывала им о Дилан.
Одного упоминания этого имени достаточно, чтобы довести ее до слез. Господи, а мне сколько страданий причиняют воспоминания о тех днях!.. Все, что я делала, было исключительно ради нее, в ее интересах, даже если казалось иначе. Однако сказать правду я не могу. Как бы тяжело ни было, мне придется унести тайну с собой в могилу.
— Почему ты забрала мой единственный шанс на счастье?
— Мне пришлось честно отвечать на их вопросы. К тому же я не уверена, что ты готова к родительским обязанностям. У тебя нет опыта.
— Я бы всему научилась.
— А как насчет проблемных детей? Которые подвергались жестокому обращению, росли в ужасных условиях?.. Как бы ты справилась?
— Социальная служба организует специальные учебные курсы и семинары.
— Курсы не дают реального опыта. Воспитание ребенка — постоянное напряжение.
— Я бы справилась!
— Ты уверена?
Мне не нравится эта роль, но я обязана быть честна с ней, потому что она врет сама себе.
— Как ты будешь справляться с ребенком, который станет вести себя так же, как ты в подростковом возрасте? Когда ты пошла вразнос, я тоже была матерью-одиночкой. И, честно признаюсь, прошла с тобой через ад. Два года абсолютного ада. Видит бог, порой я хотела сдаться, держалась из последних сил… Тебе сил хватит? Я видела, что с тобой происходит, когда напряжение становится чрезмерным. Ты отступаешь. Закрываешь двери. Замыкаешься. Но если у тебя на руках будет ребенок, так не получится.
