— Да, вкусно, — откликается Мэгги с той же кривоватой улыбкой.
Это последняя капля. Я кладу столовые приборы на тарелку и промокаю уголки рта салфеткой.
— Что случилось? Я же вижу, ты чем-то обеспокоена.
— Нет. Ничего подобного, — отвечает она, но в глаза не смотрит.
— Мам, — продолжаю я и тут же поправляюсь: — Мэгги. Давай не будем притворяться. Я не идиотка.
Она делает глубокий вдох и отодвигает тарелку.
— Нашла у себя уплотнение в груди.
— Уплотнение, — повторяю я озадаченно и пытаюсь понять по ее лицу, не врет ли она.
— Да. В левой.
— Большое?
— С горошину.
— Когда?
— Несколько дней назад.
— Почему сразу не сказала?
— Не хотела беспокоить.
Верить ей на слово не могу. Есть только один способ узнать наверняка.
— Покажи!
По-моему, она расстроена тем, что я не верю, но отступать я не собираюсь, как истинный диктатор. Мэгги стаскивает джемпер и остается сидеть с обнаженной грудью. Такой беззащитной я ее еще никогда не видела.
— Где? — спрашиваю я, подходя к ней ближе и протягивая руку.
Она показывает, и я сразу ощущаю уплотнение между большим и указательным пальцами.
— Черт, — вырывается у меня.
— Можно одеться?
Киваю и возвращаюсь на место. Мы обе молчим. Меня одолевает беспокойство, причем самое эгоистичное. Эта новость поставила меня в крайне затруднительное положение. Мой план заключался в том, чтобы держать Мэгги наверху либо двадцать один год, либо до самой смерти, в зависимости от того, какой срок выйдет раньше. Учитывая ее возраст, более вероятен второй исход, однако я никогда не думала, что он наступит так рано. И это застает меня врасплох.
Неожиданно чувствую укол совести: а вдруг ее болезнь — моя вина? Постоянный стресс из-за заключения вполне мог спровоцировать рак. Я тут же одергиваю себя: нет, маловероятно; от этой болезни умерло как минимум три поколения женщин в ее семье. Вот почему Мэгги с раннего возраста приучила меня регулярно проверяться. И, осознавая риск, я никогда не пропускаю маммографию. Но, собственно говоря, с чего я вообще предполагаю самое худшее? Фурункул, киста… уплотнения бывают не только при раке.
Хотя на деле истинная его сущность не имеет никакого значения. Уплотнение есть, оно реально, и я не знаю, что делать. Мне хочется связаться с Бобби, поделиться с ним, посоветоваться, но я даже этого не могу. Если открыть эту банку с червями, закрыть ее уже не получится. Да и вряд ли он поймет, почему я так поступила с матерью. К тому же нечестно делать его соучастником. Мэгги и так причинила ему достаточно зла.
Глава 46
Нина
Два года назад
В кафе играет ирландская музыка, тягучий дуэт флейты и скрипки. Я сижу одна за столиком и в тысячный раз перечитываю переписку с Бобби, словно надеясь разглядеть там скрытый смысл.
«Потому что ты моя сестра», — написал он. Найти альтернативное толкование этой фразы при всем желании невозможно.
Кладу телефон на стол экраном вниз и пытаюсь отвлечься. Планировка и сад остались прежними, а вот оформление, насколько я могу вспомнить, изменилось. Как-то раз мы приезжали сюда с Джоном; тогда здесь был модный рок-клуб, а не аляповатый ирландский паб, где даже «Гиннесс», который так усердно рекламируют, ненастоящий.
До встречи еще пятнадцать минут, а я уже места себе не нахожу от волнения. Делаю глоток лимонада и жалею, что не взяла чего-то покрепче, чтобы немного расслабиться. Нужно быть начеку.
«Потому что ты моя сестра».
От этих слов кружится голова. Переворачиваю телефон и вспоминаю свой ответ.
«Я — единственный ребенок».
«Отнюдь», — ответил Бобби.
«Послушай, я не знаю, что за игру ты затеял, но мне она не нравится».
«У меня есть доказательства. И я готов их предъявить… Пожалуйста, давай встретимся. Хочешь, приеду к тебе? Если и после этого не поверишь, я больше не потревожу».
В конце концов я согласилась.
«Встретимся завтра после работы», — и отправила ему адрес паба в центре города.
И вот я здесь. Снова и снова до изнеможения прокручиваю в мыслях наш разговор и события далекого прошлого, пытаясь их как-то совместить. После смерти Дилан я жила как в тумане, но мамину беременность точно заметила бы и запомнила. Значит, Бобби — сын папы. И ушел тот от нас, скорее всего, к его матери. Никогда не доверяла маминым словам о том, что папа ушел из-за их размолвок. Чувствовала, что она что-то недоговаривает. Думаю, ей просто стыдно было признать, что ее променяли на другую.
Всю свою сознательную жизнь я винила ее в том, что у меня нет отца. Но если Бобби говорит правду, получается, что я ошибалась…
— Нина? — раздается над ухом.
Я вздрагиваю: Бобби застал меня врасплох — как и я, пришел раньше назначенного времени. Пожалуй, я выгляжу глупо: смотрю на него так, словно впервые увидела живого мужчину. Он выглядит именно так, как на фотографиях в «Фейсбуке». А протягивая мне руку, улыбается точно так же, как я: скованно и нервно. У нас одинаковый разрез глаз и форма губ, а еще похожие ямочки на подбородке — вживую это очень хорошо видно, не то что на фотках в интернете. Слова, которые я планировала сказать ему при встрече и репетировала целый день, сразу испаряются, ведь инстинкт безошибочно подсказывает: передо мной сводный брат.
— Заказать тебе выпить? — спрашивает Бобби. Я вежливо отказываюсь.
Он оставляет свою черную кожаную сумку на сиденье и подходит к бару. Внезапно на меня накатывает стыд за первоначальные фривольные фантазии.
Бобби возвращается к столу со стаканом и бутылкой лимонада и садится напротив.
— Быстро нашел паб? — интересуюсь я, сама не понимая, зачем спрашиваю такую ерунду.
— Да, ехал по навигатору.
— Где припарковался?
— На автостоянке «Гросвенор-центра».
— Записал номер этажа? А то потом побегаешь, поищешь…
Он показывает мне фотку на своем телефоне — стену с надписью 4B. Я бы на его месте поступила так же.
Что сказать дальше, не знаю. К счастью, вступает Бобби.
— Похоже на свидание вслепую, — говорит он и тут же заливается краской, — только с сестрой.
Меня еще никто и никогда так раньше не называл. И, должна признаться, мне приятно.
— С чего ты взял, что мы родственники? — спрашиваю я.
— Родители всегда были честны со мной, сколько себя помню. Я с детства знал, что меня усыновили.
— Усыновили?
