Хэлу мир представлялся омерзительней тухлой баранины, так что за всю долгую поездку до Рослина он не обмолвился ни словом. В зале присел на корточки, как затаившийся паук, пока Генри Сьентклер оживленно болтал, его дети играли, а жена Елизавета грациозной лебяжьей походкой двигалась по замку, занимаясь приготовлениями к визиту графа Каррикского.
И все это, понимал Сим, лишь усугубляло боль утраты, и тревожился куда сильнее, чем в дни, когда его государь потерял жену и чадо. И тогда он предложил Хэлу то же, что и всегда, — непоколебимую дружбу, верность, на которую можно положиться, и искусное владение конем и оружием, не раз навлекавшее на них беду и выручавшее из нее. Взамен Сим получил единственный родной дом и единственного человека, которого мог назвать другом, несмотря на разницу в положении.
И теперь его терзало, что все это было тщетно — Изабелла исчезла, как утренняя дымка, и узнали они это лишь после того, как много месяцев рыскали по лесным дебрям и холмам, скрываясь от англичан — и шотландцев, состоящих у них на содержании, — охотившихся на Уоллеса.
Прибытие гонца Брюса, чтобы умыкнуть их из последних остатков воинства Уоллеса, принесло благословенное облегчение с примесью стыда за это чувство.
Сам Уоллес — лишенный титула и полномочий, снова облачившийся в былое положение разбойника, пришедшееся впору, как старый плащ, — просто пожал плечами и пожелал им счастливого пути. И не так уж много времени спустя они узнали о случившемся и в Хердманстоне, и повсюду.
— За ней пришел гадкий тип, — поведал им Куцехвостый. — Хранитель с ноготок, сам Рыжий Комин. Ее дядя сложил голову в Фолкерке, и это все переменило.
Конечно, Хэл узнал об этом после битвы, пробуждаясь в горячечной испарине ночей, заполненных смертью, бледными ликами, воплями и сталью. Макдафф погиб, и Изабелла стала единственной ниточкой, позволяющей Бьюкену удерживать власть над поместьями Файфа.
— Она велела мне сказать, что все тщетно, — вел дальше Куцехвостый с искаженным от горя лицом. — Поведала, что нонеча ее муж не станет давать спуску и что Хердманстон в опасности.
Хэл поблагодарил Куцехвостого, и тот ушел, сгорбившись под бременем утраты и злости на собственное бессилие. А он так и остался стоять в оцепенении; Изабелла вернулась к Бьюкену.
Как ни странно, понимал он, хоть она и вернулась в золоченую клетку, но теперь в куда большей безопасности, нежели прежде, и даже располагает собственными средствами воздействия. И наверняка частью цены ее кротости было условие, чтобы ни он, ни его дом не пострадали.
Но цена высока, и даже когда возвращение в Хердманстон подтвердило, что тот по-прежнему принадлежит ему, Хэл чувствовал горькую цену этого каждый раз, когда видел одинокий покой в башне, аккуратно сложенное платье, кровать — и медальон продавца индульгенций, оставленный Изабеллой на подушке.
Брюс, конечно, издал какие-то сочувственные звуки — и был поражен черной меланхолией Хэла. Кто бы мог подумать, что Изабелла может стать причиной подобного… Он тоже видел ее, когда Рыжий Комин и Бьюкен прибыли на Парламент в Скун, дабы сместить Уоллеса и перестроить власть в королевстве.
Напыщенный граф привез графиню с собой, выставляя ее напоказ, будто какой-то олень — вернувшуюся лань. Брюсу бросились в глаза соколиная гордость ее осанки и отчаяние на дне глаз, и в душе всколыхнулся гнев: несомненно, Бьюкен снова поставил на блудную жену свое тавро. Но еще в ней читалась непокорность — и скорбь утраты. Кто бы мог подумать, что человек вроде Хэла мог пробудить в ней подобные чувства…
Благодаря былой близости Брюс видел ее стиснутые зубы и ощутил приступ сочувствия к ее злосчастью, однако любовь осталась для него загадкой. Почти такой же, как повенчавшая его и Рыжего Комина с участью Шотландии. Этот мелкотравчатый хлыщ возвысился так исключительно потому, что владеет правом притязать на трон королевства и нужен Коминам, чтобы дразнить его, Брюса.
И все же Роберт порадовался, что Хэл там не был и не видел Изабеллу с Бьюкеном, ибо без кровопролития не обошлось бы.
— Странен сей союз, — заметил Генри Сьентклер за едой, и Брюс, продолжавший размышлять о Рыжем Джоне, подтвердил это взмахом руки.
— Уишарт говорит, Бог еще может его наладить, — сказал он с кривой усмешкой. — Мне пришла от него весточка из Роксбургского заточения.
Поерзав, сэр Генри состроил гримасу.
— Право слово, женский ум ведом ему лучше, нежели я полагал, — ответил он, и на миг Брюс застыл, разинув рот с недожеванным куском.
Киркпатрик хихикнул.
— Полагаю, государь Рослинский имел в виду брачный союз Бьюкенов, — пояснил он, — а не вашу помолвку с Рыжим Комином в роли Хранителей.
— Вы вряд ли проложите прямую борозду с этим человечком у локтя, — вдруг заявил Хэл. — Более несовместную упряжку волов не сыскать.
— Воистину, — проронил Брюс с застывшей улыбкой. Ему не понравилось ни сравнение с волом, ни нескрываемая сердитая замкнутость этого человека.
— По нраву ли вам угощение, государь мой граф? — спросила Елизавета в отчаянной попытке разогнать сгустившиеся тучи. Каррик благосклонно кивнул, хотя, правду говоря, считал государыню Рослинскую чересчур набожной, чтобы угодить гостям, — особливо ему. Быть может, жареная рыба и чечевица с овсяными опресноками — идеальная библейская пища по такому случаю, напоминающая каждому, что святой Андрей — покровитель бедных рыбаков, но немногим лучше, чем пост, и только.
Однако он все равно сумел сохранить улыбку на лице, глядя, как сэр Генри с женой обмениваются любящими взглядами. Что ж, размышлял наблюдавший сие Киркпатрик, ты устроил это воссоединение любящих сердец и, смею предположить, считал себя заслуживающим изъявления бурных благодарностей и клятв — или хотя бы пристойной трапезы. Дурак же ты, государь мой граф… слишком многие еще относятся к тебе с подозрением.
— Где Уоллес? — ножом рассек негромкую болтовню голос Хэла.
— Скрылся, — кратко ответил Брюс.
— Где скрылся? — Хэл поднял голову.
— Во Франции, я слыхал, — ответил Киркпатрик, и Каррик кивнул, продолжая жевать.
— Удрал, — сумел он выдавить между двумя глотками комковатого опреснока.
Хэл нахмурился. Бегство совсем не в духе Уоллеса, и он выложил это напрямую, ожидая выпяченной губы и сдвинутых бровей, — и потому удивился, когда Брюс в ответ задумчиво кивнул:
— Воистину. Рыжий Комин рвет и мечет, что оный не спросил соизволения Хранителей — имея в виду, конечно же, себя — покинуть державу после отречения от поста Хранителя. Подозреваю, посягает на имения Уоллеса.
— Отречения, — произнес сэр Генри с нарочитой интонацией. Встретившись с Брюсом глазами, он чуточку покраснел. — Вряд ли по собственному произволу, государь мой граф.
— По принуждению, — без обиняков заявил Хэл, осерчав от волчьей тоски услышанного. — Доблестных нобилей на конклаве в Скуне. Не удовольствовавшись тем, что драпанули в Фолкерке, как зайцы, они накинулись на Уоллеса, словно все это его деяния. Предан, потому что скроен не по их аршину. А теперь вы говорите мне, что они грызутся из-за жалкой горстки его земель…
