— Христом Богом! — рявкнул Сим. — Только пустите меня к сему криволапому жалкому…
— Стоять! — хрипло осадил его Хэл, и тот уступил, дыша, как бык во время гона. Хэл обернулся к Твенгу, скорбный лик коего не изменился ни на миг.
— Заберите своего ничтожного пситакоса, прежде чем его ощиплют.
— К вам только один посетитель, — кротко отозвался сэр Мармадьюк, и по взмаху его руки вперед выехал иноходец с коротышкой на спине, сгорбившимся и мокрым до нитки.
— Сие есть таковой Бартоломью Биссет, — поведал сэр Мармадьюк. — Прибыл без предупреждения и без грамоты английского письма; твердит, что направляется к вам, и никому более. Даже не к графу Каррикскому, речет, к каковому следует другое лицо под моей опекой.
Биссет? Хэлу это имя показалось знакомым, но он не мог припомнить ни его, ни мокрого, жалкого, безмолвного толстячка на коне. А потом из тени выступил могучий жеребец, знакомый Хэлу довольно хорошо, и сердце у него подскочило при виде второго лица, опекаемого сэром Мармадьюком.
На Балиусе, укутавшись в темный плащ, сидела Изабелла, графиня Бьюкенская, одарившая Хэла изнуренной улыбкой.
* * *
Брюс находился вместе с Киркпатриком в его пышном шатре. Красно-белая мокрая парусина разила старой плесенью, мокрой шерстью и перепревшим по́том. Повсюду были разбросаны штаны, сапоги, кольчужные chausse
[42], и оруженосец лихорадочно надраивал хорошие кожаные сапоги, чтобы не осталось пятен от воды.
— Комин выступил, — сказал Брюс Киркпатрику, и больше ничего добавлять не требовалось. Государя Баденохского, родственника Бьюкена, явно отрядили на север от фландрской армии Эдуарда для помощи в подавлении восстания Мори. Хотя всю эту ветвь рода прозвали Красными Коминами за цвета их герба, государя Баденохского окрестили Джоном Черным в качестве угрюмой насмешки и над его нравом, и над его безжалостностью.
Его возвращение в Шотландию означало, что все впавшие в немилость и лишенные собственности враги Брюсов восстановлены в правах, и Киркпатрик буквально слышал скрежет зубовный Роберта. Хорошо, думал он, что все мы направляемся в Лочмабен, иначе Брюс спотыкался бы о свою нижнюю губу на каждом шагу.
Снаружи послышался шум, и стражник сунул свою мокрую голову внутрь.
— Рыцарь, мой государь. Сэр Мармадьюк Твенг…
Брюс подскочил на ноги, прежде чем тот успел ступить сквозь полог на мокрые доски.
— Сэр Эмм! — гаркнул.
— Сэр Р! — с ухмылкой откликнулся Твенг. Это прозвучало почти как sirra, то бишь «братец», что было шуткой уже само по себе, и оба зарычали, как радостные пляшущие медведи, пустившись обниматься и хлопать друг друга по спинам.
— Боже мой, как славно вас видеть! — воскликнул Брюс. — Когда ж это мы виделись в последний раз?
— На празднике эпинет
[43], — ответил Твенг. — На турнире в Лилле четыре года назад. Вы устроили фокус, представ перед рыцарем при полном вооружении верхом на иноходце и подзадоривая его достать вас. Чудесная демонстрация искусства конной езды, но тогда вы были юны и безрассудны. Кроме того, в тот год в Лилле они только и знали, что французский метод.
— Ха! — расхохотался Брюс в ответ. — Германский метод завсегда его побьет.
Киркпатрик сидел тихо, и если полнейшее игнорирование его и задело, то не выдал этого ни черточкой. На самом деле он настолько привык к тому, что его не замечают, что пытался припомнить суть французского и германского методов, — и улыбнулся, когда вспомнил. Турнирный стиль боя французским методом требует обучения боевого коня двигаться на полном скаку, чтобы повергнуть противника наземь чистой мощью разгона коня и всадника. Германский же подразумевает использование проворства куда более легкого коня, чтобы уклониться от такого наскока, развернуться и добраться до противника, прежде чем тот успеет собраться для новой атаки.
Приняв вино, поднесенное ему оруженосцем, Твенг сел, отодвинув груду одежды. Нарочито поглядел на улыбающегося Киркпатрика, и Брюс взмахнул рукой.
— Мой человек, Киркпатрик Клоузбернский, — провозгласил он. — Киркпатрик, сие есть сэр Мармадьюк Твенг Килтонский. Родственник… двоюродный свояк, так, что ли? Более того, друг по ристалищу.
— Мой государь, — мягко, с коротким поклоном произнес Киркпатрик, — ваша репутация вас опережает.
Кивнув, Твенг пригубил вина, а на лице Киркпатрика не отразилось ровным счетом ничего. Он не просто безземельный рыцарь-бакалавр и домочадец, подумал Твенг, разглядывая его. Но меньше, чем друг.
— Что привело вас из Йоркшира, сэр Эмм? — поинтересовался Брюс.
— Я доставил вам поклон от вашего отца из Карлайла, — сообщил сэр Мармадьюк. Лицо у Брюса вытянулось, но он сумел холодно кивнуть в знак признательности.
Твенг отхлебнул вина, больше не обмолвившись ни словом на эту тему, хотя мог бы сказать еще многое: Брюс-отец плевался и взрыкивал, как мокрый кот, и суть сводилась к тому, что его сын натворил такое, на что он сам ввек не осмелился бы. Юный Брюс впервые действовал в делах королевства по собственному почину, но, понимал Твенг, отнюдь не в последний.
— Отсель я направляюсь в Берик, — сообщил Мармадьюк, искоса поглядев на Брюса. — Эдуард не дурак. Он ни в коей мере не верит заверениям Перси, что на севере все благополучно, хотя для виду представляет, будто поверил, чтобы иметь возможность повести свое войско во Фландрию для войны с французами. Однако он в тычки погнал графа Суррейского из его поместья, дабы тот с другой армией отправился добить этого Уоллеса. Осмелюсь сказать, что шотландцы не в восторге от старика, жалующегося на ломоту в костях, когда он отправляется на север, но теперь идти ему все-таки придется, и казначей Крессингем с нетерпением дожидается его в Роксбурге. Ормсби находится в Берике, расписывая всем, кто слушает, как он сражался подобно льву, дабы вырваться из тисков мерзопакостного Уоллеса в Скуне.
— Несомненно, рассказ полон чудес, — иронично заметил Киркпатрик.
— Я слыхал, он удрал через окно, — улыбнулся сэр Мармадьюк, и тот утвердительно кивнул. Твенг рассмеялся, покачивая своей длинной головой.
— Значит, волки собираются в стаю, — сумрачно проговорил Брюс.
Нет твари более ненасытной, нежели сам Эдуард, и его колдовское хмарево неуклонно, безжалостно тянется на север, окутывая его мрачной пеленой. Длинноногого, подумал Брюс, не порадует, что эти шотландцы торчат чирьем на шее его королевства и никто его не вскроет. Его истинные интересы простираются во Францию — а если правду сказать, то куда дальше, в Святую Землю.
И все же он стар, а подобный норов пагубен для старика…
— А как английский Юстиниан в последнее время? Все так же холеричен?
