— Ах, Боже, утоли мою боль, — молвил Куцехвостый, держась за голову. Принесли вино, он налил, проглотил, засопел, выдохнул и содрогнулся, потом выпил еще. И наконец уставился на Мализа. — Я тебя знаю, нешто нет?
Голос у Мализа пропал напрочь. Он лихорадочно гадал, сможет ли нашарить кинжал сквозь путаницу одежды, да еще под столом.
Куцехвостый снова хорошенько приложился, утер рот тыльной стороной ладони, и только тут его мозги угнались за языком. Он тут же пожалел, что признался в знакомстве с этим человеком. Опыт Хоба говорил, что почти все полузабытые знакомые мужчины — мужья или возлюбленные мокрощелок, которых он у них увел; ему вовсе не хотелось углубляться в это на случай, если память вернется к обоим.
— Видал людей? — спросил он, хлебнув еще винца. — Телеги. Лошадей. Людей на дороге, по какой ехал…
Сглотнув, Мализ нашел слова и проскрежетал их, кивая.
— Свернули на Элдерсли, — соврал он, и Куцехвостый вскинул голову.
— Ах, нет. Где там. Ты шутишь, всеконечно.
Мализ тряхнул головой, а потом не без труда заставил ее перестать дергаться. Выругавшись, Куцехвостый Хоб с хлопком оттолкнулся от стола, направляясь к лестнице.
— Ты говорил, что они будут здесь через день, — свирепо крикнул Тэм в спину удаляющемуся Хобу. — Изрядно жолмырей и лыцарь, сказывал ты, нуждаются в ночлеге. Я немало порадел, абы их разместить.
— Где уж, — насмешливо протянула Лиззи с расслабленной улыбкой, уносимая теплыми волнами выпивки. — У тебя вообще никаких постояльцев не было, ведаешь ли.
Ладонь Тэма шлепнула ее по губам как раз в тот момент, когда чаша поднималась туда же. Чаша и вино полетели в одну сторону, Лиззи — в другую. Мгновение она лежала, оцепенев, потом медленно поднялась на четвереньки, а там и на ноги.
— Еще раз дашь языку волю, голубушка… — предостерег Тэм.
Мализ сидел недвижно, как камень. Он не смог бы шелохнуться, даже если б хотел, и все время ему до боли хотелось обернуться, но он не осмеливался из страха узреть Лисовина Уотти и получить полный расчет за содеянное с собаками. Неприятно, признал Мализ. Белена, реальгар и гермадоталис, более известный как ирис Змеиная Голова, — отрава лютая что для человека, что для зверя, и упокоится он отнюдь не с миром…
Хоб снова протопал вниз по лестнице, на сей раз одетый в сапоги, брака и рубаху, с кожаной курткой с заклепками, длинным ножом и мечом на поясе и железным шлемом с круглым ободом под мышкой. Крикнул, чтобы седлали его коня, и Тэм сердито дернул головой в сторону Лиззи, чтобы она сказала конюху.
Приостановившись у стола, Хоб прихватил бутылку, за которую заплатил, ухмыльнувшись во все свое лицо с мощным подбородком.
— Элдерсли, стало быть, — нахмурившись, он покачал головой. — Ублюдки. Должны были ехать сюда. Никто мне ничего не сказывает.
Мализ нервно улыбнулся ему в ответ и вышел прочь. Через некоторое время послышался удаляющийся стук копыт. Мализ заставил себя подняться на подгибающиеся ноги — и едва удалось встать. Паника погнала его прочь отсюда. Трактирщик угрюмо поглядел на него, кисло проронив:
— С Богом, ибо что-то не несете вы удачи в делах.
В иной день Мализ зарезал бы его за подобное отношение, но сегодня ему хотелось лишь оказаться как можно дальше от Сьентклеров из Лотиана. Он был так одержим и ослеплен этим стремлением, что даже не заметил перебегающие между деревьями силуэты, нахлестывая изнуренную, пошатывающуюся лошадь на слякотной дороге.
Мализ и не знал, что его пропустили лишь потому, что он слишком мелкий трофей, когда можно разграбить целую таверну.
* * *
Куцехвостый Хоб был крайне раздосадован, о чем и твердил всем и каждому, сердито супя брови. И то, что по пути из теплой, уютной таверны, где он забыл свой плащ, лил дождь, отнюдь не способствовало его ублаговолению.
— Егда сыщу ту жопу, что сказала мне, же он приехал по этой дороге и видал, как вы свернули на Элдерсли, — ворчал он Бог весть в который уж раз, — то уж так ему наваляю, что вколочу башку в плечи.
— Значит, она была смачная штучка, та девка, с коей ты слезши? — настойчиво спрашивал Уилл Эллиот, облизывавший губы в предвкушении восторгов описываемой Куцехвостым таверны.
— Что ни на есть, — с энтузиазмом отозвался Хоб, но его лицо тут же снова омрачилось. — Теперича нам повезет, коли хоть запашок почуем, когда эти парни туда доберутся. Дорога на Элдерсли… ах ты, змееязыкий блядий сын…
— Полно вам, куча навозная, — проворчал Сим, кивая в сторону лошади, приближавшейся ровной иноходью, неся графиню, державшуюся легко, насколько это возможно в женском седле. Хэл и Сим Вран переглянулись, хоть и почти без интереса ко всей этой затее, представлявшей собой, как выразился Сим, когда они трогались в путь, кособродие к худу.
— Господин Хоб, — позвала графиня, и Куцехвостый послушно обернулся с самой что ни на есть обаятельной улыбкой.
— Вы уверены в описании этого человека? Что это был Мализ Белльжамб?
— Уверен, государыня, — твердо ответствовал Куцехвостый. — Я знамши евойное лицо, но он обморочил меня своими плутнями, и, только добравшись сюда, я его припомнил. Мализ, верное дело. Это лицо я уж боле не забуду, попомните меня.
— Он ищет меня, — промолвила Изабелла, и Хэл уловил в ее голосе подвох.
— С нами вы в безопасности, — твердо заявил он, и графиня встряхнулась, будто гусыня, прошедшая по могиле.
— Он опасности не представляет, — ответила она. — Мой муж у него кожу со спины сдерет, если он хоть синяк мне оставит. Эта привилегия принадлежит Бьюкену.
Хэл аж поморщился, настолько уныло прозвучали последние слова. Выехав из глубокой тени, Изабелла заморгала и снова выдавила улыбку.
— Но он не… любезен, — добавила она. — И может причинить вред другим.
— Будь я он, я бы тревожился из-за Лисовина Уотти, госпожа, — пискнул новый голос, и все поглядели на Псаренка, маячащего у стремени Изабеллы. — Лисовин Уотти любил оных животин, а сей человек сгубил их дурным зельем.
Сим разглядывал Псаренка, видя осунувшееся личико, синяки под глазами. Видя то же, что видел Хэл, — колеблющийся призрачный образ покойного малыша Джонни. Одному Богу ведомо, что обрушилось на голову этому пареньку, пока он был в колодце моста через ров, и лишь милостью Пресвятой Богородицы это был не сам противовес моста. И все же ему пришлось выслушать хруст окровавленных ошметков Пряженика, и единый Господь ведает, как это сказалось на нем.
Ощутив взгляд, Псаренок улыбнулся Симу, прежде чем снова обратиться к нежному взору Изабеллы. Он толком не понимал, что чувствует по отношению к этой высокородной даме, но ему в одно и то же время хотелось и положить голову ей на грудь, чтобы она погладила ему лоб, и положить ладони на те же груди. Хитросплетение этих чувств частенько конфузило его, отзываясь тяжестью в груди и в паху.
