В сотне шагов перед ним вытянулась длинная, рассеянная цепочка лучников прямо по фронту влево и вправо. Насколько Хэл знал, их всего-то сотни четыре, так что выглядела она как длинная, бесплотная нить.
Послышались крики; мимо пронесся всадник. От копыт коня во все стороны летели комья земли, так что все принялись осыпать его проклятьями. Он весело помахал, крича что-то в ответ, но ветер унес слова, и всадник скрылся, размахивая мечом.
— Быкорогая, полобрюхая задница, — рыкнул Сим.
Но конник был просто глашатаем Уоллеса и Мори. Хэл увидел кавалькаду, синие стяги с белыми крестами, а потом большого красно-золотого вздыбленного льва в окружении белых звезд Мори по синему полю. Уоллес, увидел Хэл, облачился в рыцарское платье и гербовую накидку, красную с белым львом. Он тоже ехал на боевом коне, прекрасно знакомом Хэлу. Тот только рот разинул, а Сим расхохотался.
— Святый Христе на небеси, графиня одолжила Уоллесу вашего здоровенного мерина.
Балиус, лоснящийся и выгнувший шею дугой, скакал с курбетами перед ревущими баталиями, неся что-то кричащего Уоллеса. Когда он поравнялся с Хэлом, тот четко расслышал его слова — мимолетное замечание, брошенное могучим исполином с высоко воздетым мечом, едущим вдоль рядов с ухмыляющимся Мори и рассеянной группкой хоругвеносцев следом.
«Хвостатые псы».
В качестве вдохновляющей речи, подумал Хэл, это, пожалуй, не дотягивает до упований летописцев, и позже они что-нибудь приврут. Ободрения ждут шесть тысяч человек. Какую-нибудь воодушевляющую речь о свободе услышат не больше сотни, а повторять ее ad infinitum
[60] попросту нет времени.
На сей раз сойдут и «хвостатые псы», повторяемые вдоль рядов всю дорогу. Косматая, скверно вооруженная орда, половина которой дрожит от страха и лихорадки, большинство босиком и с голыми задницами, потому что недуг испражняет их внутренности по ляжкам, вскидывала руки в воздух и ревела ему в ответ.
«Хвостатые псы», — с восторгом орали они в ответ общепринятое оскорбление англичан, и простой люд верит, что сие — справедливое наказание Божие этой расе за их участие в убийстве святого Томаса Бекета; издевки шотландцев безотказно доводят англичан до белого каления.
Хэл подался вперед, чтобы сквозь частокол приветственно раскачивающихся пик поглядеть туда, где нога за ногу стоял отец, опершись на бердыш с развевающимся вымпелом, украшенным иззубренным синим крестом. Свой старый побитый щит со вздыбленным петухом Сьентклеров — даже более старый, чем дрожащий крест, — он наполовину закинул за спину.
Рядом с ним стоял Лисовин Уотти, предложенный Хэлом на роль знаменосца в хитроумном умышлении поставить его как можно ближе, так что теперь тот изо всех сил сдерживал обеими руками трепещущий на ветру большущий квадрат, перечеркнутый белым крестом Святого Андрея. Ему поручили и это, и скрытную защиту Древлего Владыки, и он еще не понял, что из двух доставляет ему больше хлопот.
Большой крест напомнил Хэлу о собственном, и он опустил глаза на две белые полоски, наспех приметанные поверх его сердца в виде креста Святого Андрея. Это сделала женщина с алыми щеками и натруженными перстами, когда он повел Уилла Эллиота к Изабелле в обозный лагерь, найдя ее вместе с этой женщиной и Псаренком, где они переходили от больного к больному.
— Сие Рыжая Джинни, — объявила Изабелла, и босоногая женщина, чуть присев в знак приветствия, нахмурилась.
— Не имате благословения, — сказала она, принимаясь нашивать полоски на поддоспешник Хэла, пока тот объяснял Изабелле, что Уилл Эллиот здесь затем, чтобы охранять ее и Псаренка, коли день не задастся.
— Он устережет вас, — добавил Хэл. — Памятуйте также, что у вас есть флаг храмовников, так что, ежели припрет, помашите им.
Изабелла кивнула, не имея возможности заговорить из-за женщины, которая, высунув кончик языка между зубами, шила быстрыми, искусными стежками, пока Хэл поверх ее головы смотрел графине в глаза. Ей хотелось поведать, как она сожалеет, что именно по ее вине они застряли здесь, посреди сражения, которого он не желал, но слова не шли на язык.
— Я… — начал Хэл, и тут протрубил рог.
— Вам лучше ступать, — неловко проронила Изабелла, а Рыжая Джинни, закончив шитье, воткнула иглу в воротник своего платья и просияла во все обветренное лицо.
— Стало быть, конец — делу венец, — заявила она. — Коли узрите большого рыжевласого человека с Селкерка с луком, кличут Эрчи из Лоджи, передайте ему сие.
Ухватив Хэла за бороду, она потянула его вниз, к своим губам, так крепко, что зубы их цокнули, столкнувшись. Он ощутил вкус лука, а затем Джинни отпустила его так же внезапно, как и сграбастала.
— Храни его Господь, — добавила она и заплакала. — Славен будь Христос.
— Во веки веков, — ошарашенно отозвался Хэл, потом ощутил рядом с собой Изабеллу, почуял мускусный запах ее пота, всколыхнувший страсть и вожделение, и буквально покачнулся.
— Ступайте с Богом, Хэл Хердманстонский, — произнесла она и поцеловала его в губы теплыми, мягкими губами. Потом отступила назад, обняв одной рукой плачущую Джинни, и повела ее к телегам, фургонам и причитанию женщин.
Поцелуй чувствовался на губах по сю пору, и Хэл поднес рукавицу ко рту.
— Вот, опять грядут, — объявил Сим, и Хэл поглядел вниз, вдоль длинного склона, рассеченного гатью, ведущей к мосту. На нем толклись крохотные фигурки, медленно продвигаясь вперед, изливаясь с этой стороны, будто вода из трубы, и рассыпаясь веером.
— То же, что допрежь, — заметил Сим. — Сдается, им ужасно по нраву расхаживать по мосту взад и вперед.
— Очень любезно с их стороны, что показали нам, как все пойдет, прежде чем сверили сие на деле, — произнес новый голос, и они, обернувшись, увидели круглое багровое лицо Джона Фентона, распорядителя Древлего Храмовника. Хэл, Сим и остальные, в давние деньки ходившие вместе охотиться на кроликов и зайцев, прозвали его Солнцем Рослинским.
Добрая шутка для юных отроков, поскольку щеки Джона всегда были жаркими, как солнце в летний полдень; и теперь они пламенели, сдавленные бацинетом, а темно-каштановая борода торчала поверх края кольчужного чепца, как конский волос из продранного седла.
Его вид навеял Хэлу теплые воспоминания о них с Джоном Фентоном, юным Генри Сьентклером и его малым братцем Уильямом, подавшимся в Церковь в Англии. Сьентклеры, все Генри, Джоны и Уильямы, болтались по землям Рослина и Хердманстона в компании более старшего Сима Врана и прочих светил поменьше, сыновей скотника, пахаря и мельника, чиня проказы по юности лет. Это воспоминание вызвало у Хэла улыбку.
— Как ваша сестра? — спросил Сим, и Джон кивнул в знак благодарности за вопрос.
— Справляется. Дети не дают ей скучать, одна Маргарет — сущее наказание.
Сестра Фентона Алиса вышла замуж за содержащегося в заточении Генри Сьентклера. Она сейчас сидит в Рослине, сдерживая слезы, понимал Хэл, пытаясь подыскать утешительное объяснение для едва научившейся ходить девочки и двух отроков — Джона и Уильяма. Раны Христовы, подумал он: Джон, Уильям и Генри — неужели для Сьентклеров больше нет лучших имен? «А как назвать всех Сьентклеров скопом? — задумался он. — Стая? Гурт? Выводок?»
