В зале уже танцевали и был слышен оркестр. Проходя мимо зеркала, я себе понравилась, и то чувство, что я недурна, придало мне смелости и веселости. В дверях толпилась молодежь, мои кавалеры, которые, завидя меня, стали один за другим приглашать меня на танцы, так что еще до входа в танцевальный зал у меня уже все было разобрано. Кто-то подхватил меня за талию и повлек в вальсе. Тут были все мои подруги: Вера Катенина, Наташа Козакова, Нюша Евреинова, Наташа Боде, Лили Слезкина, мои кузины Хвощинские и др. Мне было безумно весело. Когда после ужина мама́ хотела меня увезти, мои кавалеры стали перед дверью и не пускали, мама́ нужно было уступить, и тогда один за другим пожелали все провальсировать со мной. Усталая, счастливая вернулась я домой и, должно быть, долго не могла заснуть! Балов в эту зиму было много. Всюду мне было весело. У дяди П. Хвощинского были jour fixe
[42], тоже очень веселые, но без танцев, был petits jeux
[43], secretaire
[44] и пр. На одном из этих вечеров мне представили кн. Вл. Мих. Голицына. Помню то место в гостиной около трельяжа, когда Величковский подвел мне изящного, худенького молодого человека, не думала я тогда, что этот самый юноша через два года будет моим мужем! Он в то время был увлечен красавицей Наташей Боде и отчасти Слезкиной. За мной сильно ухаживал Урусов, мне было весело, и кокетничала я с ним вовсю, зля других ухаживателей, о Евреинове редко вспоминала. Он жил в Кинешме, служил там. Было весело и у барона Боде, где мы танцевали каждый понедельник. Барон был человек старого закала, властный, немного самодур, но в общем добрый и настоящий барин. Его дом на Поварской был полон художественных предметов, картин хороших мастеров, редкой мебели, бронзы, фарфора, библиотека и пр. У барона было много вкуса и художественного чутья. Замечательно красива его домовая маленькая церковь в древнерусском стиле. Все было исполнено в ней под личным наблюдением барона. Через маленький проход из церкви попадаешь в залу. Сколько веселых и хороших часов проводила я в этой зале, в этом доме, вечера по понедельникам начинались рано, барон сумел заставить всю Москву приезжать к нему в 8 1/2 и 9 часов вечера. На лестнице уже слышится ритурнель кадрили, и толпа молодых людей, натягивая белые перчатки, торопится приглашать знакомых барышень. Тут Куракин, Величковский, Федор Урусов, Евреинов под названием «бокалка», братья Львовы, Друцкой и др. Приглашают и меня, но в моей книжке уже нет свободных танцев, и я начинаю придумывать, как бы обмануть того несчастного кавалера, с которым мне не хочется танцевать. Такой несчастный был некто Рябинин, но мама́ ему почему-то протежировала, должно быть, из доброты сердечной, так как он был очень некрасив, и если танцевал, то с какой-нибудь малоинтересной девицей. Наша coterie
[45] снисходила иногда протанцевать с ним кадриль из милости, когда лучшего не было и боясь просидеть без кавалера. Из таких девиц была одна моя подруга, кн. Хованская, неуклюжая, но очень хорошая девушка. Дом их был на Арбате, давали ее родители музыкальные и другие очень скучные вечера. Нетта Хованская впоследствии сошла с ума и вскоре умерла.
Мама́ вывозила меня вместе с Верой Катениной, веселой и милой девицей, которой не с кем было ездить на балы. Жила она у родной своей тетки гр. Толстой во флигеле. Тетка ее не любила, и хотя дала ей пристанище после смерти ее матери, но совсем ею не занималась, и бедная Вера жила как-то особо, без заботы и ласки графини, для которой только существовали ее племянницы, дети другой сестры Трубецкой, Соня и Маня, и их брат Петя. Тогда Соня и Маня были еще подростками, а Вере было 18 лет. Мне было очень весело ездить на балы не одной, а с веселой подругой, делиться впечатлениями. Старый дядя Веры гр. Толстой посылал мне в день бала букет цветов, и мы обе являлись с ними на вечер, дразня любопытных, которые спрашивали, откуда у нас цветы и не объявлены ли мы невестами. Почти на каждый большой бал являлись мы с букетами, которые получали из оранжерей подмосковного имения графа «Узкое».
В то время не было той роскоши лент и цветов на балах. Во время мазурки иногда давали маленькие значки из ленточек для кавалеров и такие же для дам, они прикалывались к корсажу. Давали кавалерам ленточки привязывать дамам на кисть руки. В эту зиму на каком-то балу, не помню у кого, появились бутоньерки из живых цветов для дам. Об этом мне говорили как о необычайной роскоши. Были в эту зиму балы еще у Антышева, у предводителя дворянства кн. Мещерского. Его племянница Китишь славилась красотой. Много было красивых девиц и дам в то время: из дам – гр. Пушкина, рожд. Пушкина, впоследствии кн. Куракина, Додо Шаховская, рожд. Львова, вышедшая вторым браком за Вырубова, гр. Пушкина, рожд. Шереметева, и др. Из девиц была красива Анна Шереметева, но неподвижной красотой, как статуя. На все московское общество были написаны смешные стихи, которые я, к сожалению, не помню, прохватили всех довольно зло.
Чаще всех я бывала у Лопухиных и у Боде, хотя дружба с дочерью барона мама́ очень не нравилась. Наверху у Наташи царствовала большая свобода, даже распущенность. Собирались ее друзья, молодые люди, садились все на пол, звучали гитары, пели хором. Узнав это, мама́ меня больше к Боде не пускала, и ездили мы туда только на понедельники. Случилось как-то, что понедельник пришелся накануне Нового года. Танцевали до 11 1/2 часов. Когда перестали, то всех попросили в церковь, и начался молебен, после которого опять перешли в залу и сели ужинать, подали шампанское, все друг друга поздравили с Новым годом, а после ужина вновь пустились в пляс.
Баронесса Боде была оригинальная, странная особа. Сидя неподвижно в кресле, она гостей своих приветствовала всегда, не покидая его, но как-то все, зная ее особенности, не придавали этому значения. Баронесса никуда не ездила с Наташей, которая всегда всюду ездила с отцом или одна, так как гувернантки у нее не было. Была у нее еще сестра Маша, русская красавица, похожая на отца, но далеко не умная и не разговорчивая. Выезжала она позже с Соней Трубецкой и моей сестрой Машей.
На Масленице бывало особенно весело. Каждый день балы и вечера. В субботу дневной бал в Собрании, начинался он в 2 часа дня и кончался в 2–3 часа ночи, там кормили нас обедом и легким ужином. Было весело, красиво, но очень утомительно. При дневном свете многие красавицы теряли, были бледны, но это не мешало настроению. Последний масленичный бал в воскресенье у нашего генерал-губернатора кн. Долгорукова. Начинался он также в 2 часа дня до 12 часов ночи, когда наступал пост. После бешеного последнего котильона все в grand rond
[46] разъединялись и попарно шли в другие комнаты, куда лакеи уже вносили чашки с бульоном и сандвичи. Начиналось прощанье, назначались rendez-vous в церквах на мефимоны
[47]. Много разыгрывалось романов, и объявлялись предполагаемые браки.
