Взяла я себе учителя итальянского языка, который раньше изучала во Флоренции и в Москве. Маэстро Спарано говорил, как римлянин, и, слушая его, казалось, слушаешь музыку. Ходила я также в atelier
[58] знаменитых братьев Corrodi и взяла у одного из них – пейзажиста – несколько уроков. С мужем читали Amper а Rome
[59]. Вечера и обеды с Новицкими, завтракали часто с Трубецкими в каком-нибудь cafe. Несмотря на всю прелесть Рима, нас тянуло домой, и в половине февраля мы двинулись в путь. Остановились опять в Венеции и Вене. Благополучно приехали в родную Москву, где нас тепло и радостно встретили родители, и нам было легко на душе от их ласки. В доме приготовили нам помещение на самом верху в громадной комнате, разделенной пополам. Наш приезд отпраздновали большим раутом на всю Москву. После Пасхи предполагали нас поселить в Петровском в маленьком доме. Апрель был теплый, и мы радовались пожить вдвоем в деревне, притом же я была в ожидании ребенка, и спокойствие было мне предписано. В 20-х числах апреля мы на лошадях уехали в Петровское. В мае приехали родители, ходили мы всегда обедать в большой дом и там проводили вечер. Усталость ли быстрого пути из-за границы или моя живость в ходьбе, движениях вызвало преждевременное появление на свет моей старшей малютки Елены, которая родилась 17 мая вместо июня. Тем не менее радость была велика, девочка была прехорошенькая, мы подолгу любовались ею, строили насчет нее планы, но, увы, через год в том же Петровском Господь призвал ее к себе.
Зимой 1873 года 26 января от воспаления в легких скончался мой добрейший beau-pere Михаил Федорович. Горе моей belle-mere было велико, и мы с мужем решили ее не покидать и жить с ней, несмотря на ее желание поселить нас отдельно. Лето проводить вместе в Петровском, так как муж мой уже начал служить и ездить ему в деревню по субботам было удобно.
Моя дочь умерла 2 августа, на ее похороны я не могла ехать, так как три недели спустя, 20 августа, у нас родился сын Михаил. Радость его появления заглушила временно тяжелую утрату. Все заботы и попечения были о нем. Родился он худенький, длинный, с большим носом, который затем исчез, когда появились румяные толстые щечки. Взяли кормилицу, и Миша наш быстро поправлялся. Крестила его мама́ Голицына с сыном Александром. Когда скончалась наша девочка, то я не желала больше видеть няни, ухаживающей за ней, и вот к новорожденному Мише согласилась поступить наша незабвенная Отенька. Она, не бывши никогда в нянях, принялась за это дело, как самая опытная из них. Завела немецкую аккуратность и чистоту. Я могла уехать куда угодно – знала, что все будет исполнено, может быть, даже лучше, чем при мне. К году Миша уже ходил, был великолепный мальчик с колоссальным аппетитом.
В октябре 18-го числа родился наш второй сын Николай. Он был длинный, худенький, с большими глазами. Глядя на наших милых мальчиков, мы еще сильнее привязывались друг к другу. Жили такой полной, хорошей жизнью, душа в душу. В то время папа́ поступил на службу в Думу, я возилась с детьми, выезжала, так как очень любила общество. Брала уроки живописи два раза в неделю с моим лучшим другом кн. Гагариной у художника Саврасова. Эти уроки были для нас обеих поводом к сближению, которое прекратилось со смертью княгини не так давно.
В следующем году в декабре 18-го числа родилась у нас долгожданная дочь София. Как куколка была она мила! Белокурые волосики, большие синие глаза, кругленькая, с перевязками на ручках и ножках, она всех близких привела в восторг. Как горячо благодарила я Бога за это новое счастье!
В это время папа́ служил в Дворцовом ведомстве. Ожидался приезд Царя Александра II с молодой новобрачной четой Эдинбургских. Единственная дочь Государя вышла замуж за сына королевы английской Виктории. После венчания в Петербурге последовал приезд и в Москву. Мы готовились к этому событию, шились туалеты, много было разговору, кто куда попадет. Предполагались обеды, бал и пр. С нашим Двором приезжали Наследник Германский с супругой, английский принц Уэльский с супругой и много других высочайших гостей. Назначен был большой обед в Кремлевском дворце, на который я не надеялась попасть, как вдруг получила приглашение. Я была наверху блаженства и, кажется, никогда не забуду этого обеда. Когда мы вошли в залу, моим очарованным глазам представилась сказочная картина! Убранство столов, зала было изумительное. На царском столе красовались лучшие художественные предметы из серебра и золота – хранящиеся в Оружейной палате братины, кубки, фигуры, вазы и другие старинные вещи, русские и иностранные. Свет, обилие цветов, хрусталь – все сливалось в одно гармоничное целое. Когда все собрались, двери распахнулись и вошел ОН, наш Царь, ведя под руку принцессу Александру Валийскую. За ними попарно шествовали другие, не помню, кто с кем. Распорядители показали нам на наши места.
Моим кавалером был родственник папа́ гр. Адлерберг, сын министра Двора. Весело и оживленно прошел обед. После обеда перешли в другой зал и начался cercle
[60], т. е. обход нас и представление высочайшим особам. Меня представили принцессе Валийской и Германской Виктории, дочери королевы Англии.
Разговор с ней коснулся художества, она рисует и хотела заняться живописью в Кремле, снимая виды на Замоскворечье. Разговора с английской принцессой я не помню. Познакомилась я с их мужьями. Принц Уэльский был веселый, милый, типа bon vivant
[61]. Германский принц Фридрих Вильгельм – замечательно красивый, сдержанный, скорее угрюмый. Высокого роста, с окладистой бородой, облик древнего рыцаря. С ним разговор не клеился. А с Валийским можно было и пошутить, и посмеяться.
Вдруг, взглянув в сторону нашего Царя, я почувствовала его пристальный взгляд и, к удивлению моему, услышала следующие слова: «Позвольте вам представиться!» Я наклонила голову, глубоко присела, когда рука его пожимала мою, и он продолжал: «Скажите Луизе Трофимовне, что завтра в 3 часа я буду у ней с моими молодыми, хочу их ей представить». Не помню, что он говорил еще, сердце мое сильно билось, я была очень счастлива. Вскоре начался разъезд, и мы вернулись домой. Я тотчас исполнила данное поручение.
На другой день, как сказал Государь, ровно в 3 часа дня раздались три звонка снизу, и Царь с дочерью и зятем всходили по нашей лестнице. Maman одна встретила их. Мы ждали в ее кабинете, где был готов чай, который я разливала. Было нас четверо, maman, Александр Михайлович, папа́ и я. Пробыли высочайшие гости у нас больше часу. Государь между прочим спросил меня, курю ли я, и подал мне открытый портсигар. Жалею я, что не взяла на память его папироску!
В этот же день вечером был бал в Собрании, на который мы поехали и на котором мне было очень весело. Началось с полонеза. Государь шел с женой предводителя дворянства. Все шли попарно при звуках чудного полонеза из «Жизни за Царя». Как торжественно и красиво было это шествие! Богатство мундиров, дамские туалеты, бриллианты, веселое настроение – все способствовало общему ликованию. Ко мне подошел герцог Албанский, прося пройтись с ним в полонезе. Он заговорил по-английски и был очень доволен, что я могла с ним разговаривать на его языке. Началась высочайшая кадриль в carre. Меня на эту кадриль пригласил весельчак принц Валийский. С ним было очень свободно и весело.
