Когда я думаю о моей жизни до 1914 года, она кажется мне счастливым и прекрасным сном. Даже в тюремной камере передо мной возникают картины прошлого, и сердце переполняет благодарность Богу, давшему мне так много. Счастливым меня делало не только состояние. Деньги давали мне независимость, но главным для меня было то, что я жил в атмосфере высокой культуры и нравственности, мудрых и крепких традиций, которые были присущи старым аристократическим семьям Москвы. На меня оказала влияние жизнь в прекрасной Москве – центре высокой культуры, с ее красивым расположением, бесчисленными сокровищами искусства, которые так способствуют развитию интеллектуальных и художественных способностей. И мой старый дом – Петровское, усадьба, построенная в XVIII веке, полная предметов искусства и расположенная среди живописнейших мест Московской губернии. Все это делало мою жизнь такой счастливой! Все это, кроме моей семьи, ушло с революцией, а теперь в тюрьме я был оторван и от нее.
Революция не была неожиданной для нас, мы знали, что она неизбежна, что старое гнилое бюрократическое правительство было слишком неповоротливо и не способно удовлетворить растущие нужды нации, но мы не думали, что она произойдет во время войны и в такой форме. Мы слишком идеализировали русских людей. Как мы ошибались!
В начале революции я жил большей частью в Петровском и играл активную роль в работе новых местных организаций. И таким образом у меня была возможность наблюдать, как революционный дух проникал в сознание крестьян и как крайние идеи овладевали даже самыми рассудительными из них и делали борьбу с ними бесполезной.
Теперь в одиночестве, когда я вспоминал все подробности первого периода революции, мои мысли переносили меня в более раннее время, в предреволюционные и предвоенные годы, в волнующую эпоху 1905 года и к первым годам правления последнего государя. Картины прошлого возникали передо мной и разбудили новые воспоминания.
Я увидел себя в последнем десятилетии прошлого века, студентом Московского университета. Мой отец был в то время московским головою, после того как был в течение нескольких лет губернатором. Его дом был центром, где можно было встретить интересных людей различных слоев общества и профессий: великих князей, представителей старых аристократических семей, выдающихся предпринимателей и купцов города, политиков, профессоров и людей искусства. Мой отец принадлежал к той части аристократии, которая не искала состояния, высоких должностей при Императорском дворе или на военной службе. Эта ветвь древнего голицынского рода, тесно связанного с русской историей, была известна своей любовью к сельской жизни и общественной работой в провинции. (Именно этот слой русского дворянства давал России ее лучших писателей и политиков, таких как Пушкин, Толстой, Гоголь, Тургенев, Хомяков, Самарин, Черкасский, Столыпин и др.). От моих предков я унаследовал эту любовь. После окончания университета, в 1901 году, и шестилетней работы в московских и иностранных больницах я поселился в нашем старом имении, расположенном примерно в 40 верстах от Москвы. Здесь я открыл небольшую больницу для крестьян и начал активную работу в местном совете – земстве.
Земство, или местное самоуправление, вплоть до 1905 года было для русских школой парламентаризма. Это было единственное место, где представители оппозиции правительству могли более или менее свободно выражать свое мнение и где могли работать люди, не делавшие карьеры на государственной службе и предпочитавшие жить в своем имении. Наше имение было так близко от Москвы, что я мог наслаждаться преимуществами сельской жизни и совмещать их с возможностью часто бывать в городе, видеть друзей, бывать на собраниях и пользоваться всем, что может предоставить такой культурный центр, каким была Москва.
Я начал свою работу в Петровском в 1906 году, год спустя после первой революционной вспышки в России. Жизнь была много сложнее, чем раньше, она еще не вошла в свое нормальное русло. Торжествующее правительство преследовало своих врагов, революционеры отвечали убийствами представителей государственной власти и ограблением банков, почт и железнодорожных станций. Образованные слои общества – дворянство и интеллигенция – были разделены на множество партий, которые яростно сражались друг с другом в Думе, муниципальных и провинциальных выборных учреждениях. Пресса, которая получила относительную свободу, атаковала правительство со всей доступной ей мощью. Только очень немногие разделяли и защищали политику правительства. Ультрамонархические организации, такие как «Черная сотня», часто прибегали к жестокостям, погромам, даже убийствам. Совсем не безопасно было жить в деревне, где бандиты, следуя примеру революционеров, нападали и грабили жителей. Я помню панику, которая возникала в уезде после каждого дерзкого и успешного ограбления. Вооруженным людям в масках почти всегда удавалось скрыться, так как в провинции полиции было мало и обычно она появлялась на месте преступления слишком поздно.
Класс, который представлял собой большинство населения России, – крестьянство, казался в наименьшей степени задетым революционными настроениями и индифферентным к политике. Но это было бы поверхностным суждением. На самом деле революция 1905 года оказала большее влияние на все население России. Она разбила крестьянскую слепую веру в царя и его правительство. Она разбудила в крестьянстве дух критицизма и дала толчок к самоорганизации. Крестьяне стали принимать активное участие в земстве и кооперативах. Если бы правительство только могло предвидеть тот путь, по которому будет развиваться революция, и пойти на большие уступки, быть более искренним в своей политике и экономических реформах, то революции 1917 года могло бы не быть.
Основным вопросом была аграрная проблема. Один из аспектов этой проблемы заключался в том, что хотя большая часть используемых земель – 65 % – находилась в руках крестьянства, оставалось значительное количество во владении государства и помещиков, что возбуждало недовольство в умах крестьян, считавших себя обделенными землей после реформы 1861 года (освобождение крестьян от крепостной зависимости). Другой стороной аграрной проблемы было то, что в большинстве губерний Центральной и Северной России земли принадлежали не отдельным крестьянам, а общинам. Владелец никогда не мог быть уверенным, что не будет передела земли и что его надел не будет взят у него, невзирая на те улучшения, что он сделал. Эта политика убивала в крестьянстве предприимчивость и чувство хозяина.
Единственным государственным человеком, понимавшим вред общинного владения землей, был премьер-министр Столыпин, один из наиболее талантливых государственных мужей, которых когда-либо имела Россия. Его целью было разрушить существующую систему землепользования и создать такую, которая поощряла бы индивидуальное землевладение и увеличение крестьянских наделов, гарантируя им ссуды на покупку земли у больших поместий. Он частично преуспел в уменьшении высокого процента земель, принадлежащих большим поместьям, и, если бы не разразилась война, в течение ближайших 10–20 лет все земли перешли бы в руки крестьян. Процесс пошел бы быстрее, если бы Столыпин согласился с программой Конституционно-демократической партии (кадеты), предлагавшей принудительную продажу земли. Это была та же самая программа экспроприации земли, разделения ее между крестьянами, которую так успешно использовали коммунисты. Но коммунисты хотели оставить земли в деревенских общинах. Они не намеревались поощрять частную собственность и образование новой «буржуазии». Крестьяне же желали владеть землей единолично.
