В начале ноября 1919 года, после нового поражения наших войск, был отдан приказ об эвакуации Омска. Это было концом правления Колчака. Где кончится отступление? Где будет линия фронта и где разместится правительство? На эти вопросы никто не мог ответить. Одной из возможностей был Иркутск, но он был почти на 3000 верст к востоку, и казалось маловероятным суметь поддерживать в армии дисциплину при таком длинном отступлении, в особенности потому, что путь пролегал по районам, охваченным восстаниями.
Эвакуация Омска была поспешной и беспорядочной. Было трудно изыскать железнодорожные вагоны для всех, кто хотел бежать, и для всего того груза, который нужно было спасти от рук врага. За несколько дней до падения Омска мы с большим трудом достали состав для нашего госпиталя. Нагрузили его больными и ранеными солдатами, персоналом госпиталя, необходимыми припасами и оборудованием. Наш поезд тронулся накануне падения Омска, и, как я узнал позже, он был захвачен врагом несколько дней спустя на станции, где ждал своей очереди, чтобы ехать дальше.
Боясь как раз этого и зная по опыту, что значит передвигаться, да во время отступления, по единственной железнодорожной линии, когда длинные очереди поездов, скапливающихся на станциях, могут быть захвачены наступающим врагом, я предпочел ехать пока в санях, взяв с собой часть персонала и часть драгоценных медикаментов и хирургических инструментов. Если бы поезд с основной частью оборудования благополучно прошел, я не сильно отстал бы и легко нашел бы его, если же он был бы захвачен, у меня было достаточно оборудования, чтобы начать работу где-то на новом фронте.
Я сформировал небольшой обоз из двадцати саней с большим количеством лошадей и тридцатью людьми. Сани были нагружены тюками с оборудованием и пищей, а сверху мы устроили места для себя. 27 ноября мы начали наше путешествие. Большевистские авангарды были в нескольких верстах от города. Было видно, как они быстро продвигаются по равнине. Громкий взрыв около полудня означал, что красивый старинный мост через Иртыш взорван отступающими войсками. Часом позже пулеметы врагов начали стрелять по городу и отступающим отрядам.
Нельзя было терять ни минуты. Мы погоняли лошадей так быстро, как могли, и выехали из города с максимально возможной скоростью. Дорога была хорошей, покрыта толстым слоем снега, но мы не могли двигаться быстро по двум причинам: надо было беречь лошадей, так как маловероятным казалось, что мы сможем сменить их на свежих, и потому, что мы были не одни на дороге. Часть нашей армии отступала этой же дорогой, и часто, когда что-то случалось с передними санями, нам терпеливо приходилось ждать долгое время. Каждый, кто путешествовал таким способом, знает, как трудно и изнурительно для лошадей обходить остановившиеся сани по глубокому снегу на обочине дороги.
Итак, мы продвигались медленно, делая 4–5 верст в час, утешая себя мысленно, что враг вряд ли едет быстрее, к тому же, вероятно, слишком занят в Омске, чтобы предпринять немедленное преследование. К счастью, было не холодно, и мы с удовольствием дышали свежим воздухом и любовались великолепным зимним закатом, который обычно не замечали в суетливой жизни города. Успокаивала и мысль, что с каждым шагом лошадей я ближе к семье и дальше от врага. Я старался не думать о катастрофе, о крушении наших надежд на победу над большевизмом и освобождение России. Я смутно надеялся, что что-нибудь еще может произойти, чтобы спасти ситуацию, иностранная интервенция, новый приток энергии в разбитой армии, смена главнокомандующего – одним словом, чудо. В такую эпоху становишься фаталистом и начинаешь надеяться, что удары судьбы не всегда будут безжалостны. Противоречащие друг другу события следовали друг за другом с такой быстротой, что было невозможно определить их причины и их значение. Большинство из них казались совершенно произвольными и случайными. Это уже для историков разбираться во взаимоотношениях разных событий, следовавших одно за другим быстро, как в фильме. Мы, принимавшие участие в этих перипетиях битвы против большевизма, не можем ясно видеть их причины в прошлом или их значение для будущего.
Это было впечатляющее зрелище – армия из тридцати или сорока тысяч человек, в основном офицеров или образованных людей (мобилизованные солдаты дезертировали в начале отступления), марширующих медленно в молчании через глубокие снега Сибирской равнины. Некоторые ехали в санях, другие шли, чтобы согреться, так как у большинства не было полушубков. Это напоминало мне отступление Наполеоновской армии из России в 1812 году.
Этой ночью мы доехали до большой деревни и после долгих поисков нашли маленький крестьянский дом, где могли переночевать. После того как позаботились о лошадях, в которых было наше спасение, мы смогли наконец поужинать, вытянуться на полу, близко друг к другу, и отдохнуть несколько часов. Мы были километрах в 25–30 от Омска, глядя в том направлении, мы видели в небе красное зарево. Это горели склады, которые отступавшая армия была вынуждена поджечь.
Следующим утром, когда мы вновь начали наше путешествие, погода была гораздо холоднее. Дул северо-восточный ветер, взметая тучи снега, который покрывал нас и наших лошадей с ног до головы. Мы ехали еще медленнее, так как лошадям приходилось бороться с ветром. Наши шубы не спасали нас от холода, и каждый, после того как правил лошадьми, на час или два принужден был соскакивать с саней и идти некоторое время рядом, чтобы согреться. Наконец, после десятичасовой езды на морозе и ветру, мы приехали в деревню, предвкушая удовольствие от хорошего ужина и отдыха в теплом уютном доме. Нас ждало большое разочарование. Мы прибыли слишком поздно. Все дома в деревне были заняты военными, приехавшими раньше, так что было невозможно даже войти в дом: полы, лавки, даже столы были заняты спящими людьми, а воздух был такой, что находиться внутри дольше одной минуты было невозможно. Вероятно, среди них были люди, инфицированные тифом, и опасность заразиться была велика. После долгих поисков мы нашли наконец пустой амбар и решили остаться в нем для ночевки. Температура внутри была такая же, как и снаружи, около 20 градусов ниже нуля, но мы были защищены от ветра, который было трудно выносить. Мы сели на пол вокруг большого самовара, дававшего некоторое количество тепла и горячую воду для чая. Пытались довольно безуспешно заснуть на нескольких связках соломы, которые нашли.
Следующий день был еще хуже. Температура опустилась до -30 градусов. Дул сильный ветер, нас поглотил настоящий снежный буран, сделавший дорогу еще труднее. Мы проехали только около 20 верст до следующей деревни, и, как обычно, она оказалась переполненной, так что мы решили проехать еще 12 верст до следующей. На половине дороги обессиленные от тяжелого пути лошади просто остановились. Ничего не оставалось, как стоять и ждать. Мы были в лесу и нашли укрытие под деревьями, развели большой костер, распрягли лошадей, задали им корму, а сами сели вокруг костра, растопили снег в самоваре, выпили чаю и поужинали. Большинство моих людей привыкли к такой жизни и спали вблизи костра. После двух бессонных ночей у меня болела голова, и, закрыв слипающиеся глаза, я думал о прошлом и грезил о моем старом доме. Как хорошо я помнил то чувство уюта и защищенности от ветра и бушевавшей снаружи непогоды, когда, сидя у большого камина с милой старой книгой на коленях, я с жалостью думал о тех, кто должен быть в непогоду вне дома! А теперь я сам был тем, кого жалел когда-то: одинокий, наполовину замерзший и несчастный в этой сибирской глуши. Думал я и о старом бедном дорогом доме, который тоже стоит сейчас одинокий, голый и запущенный, с разбитыми окнами, ветром, свободно гуляющим по его просторным комнатам, и снегом, покрывающим то, что осталось от его богатого убранства.
