Так что ничего выдающегося совершить не довелось, и свой лётный паёк по большому счёту я не оправдал. Значит, задача, для решения которой я оказался (по моему мнению) призван таким странным образом, не выполнена и дорога домой мне пока закрыта.
Вот ведь разнюнился! Развёл интеллигентские сопли!
Видимо, это оттого, что уж слишком много теперь пустых мест в столовке.
Под канцелярщину приспособили столовую, потому что в штабе и на КП места не хватало. Чернов мобилизовал в писари всех ребят с приличным почерком. Кто-то формировал отчёт о проделанной работе, кто-то с начштаба переписывал в общую ведомость всё, что было израсходовано полком, от портянок до эрэсов, кто-то заполнял представления на награждения, кто-то приводил в порядок лётные книжки. Большинство пациентов Бородулина отправлялись в тыловые медицинские учреждения. Чтобы ребята не отстали от полка, им готовились соответствующие документы и предписания. Я, конечно, представлял объёмы военной бюрократии, но не до такой же степени. Наш обстоятельный и аккуратный, как старый бухгалтер, начальник штаба и так всё время, пока мы базировались на этой «точке», постоянно что-то считал, составлял сводки и отправлял отчёты.
Лично меня засадили печатать акты передачи техники… Вот ведь с этой передачей кино было. Приехали соседи и стали «гнуть пальцы» – типа «всё у вас не в комплекте», а здесь вот этого и этого тоже нет. Когда Салихову заявили, что без полного комплекта ключей и ЗИП он технику не сдаст, Муса чуть не заехал их зампотеху в ухо и заявил, что полк ещё ведёт боевую работу и что если приёмщики не перестанут выёживаться, то могут вообще ничего не получить. Потому что произойдёт боевая убыль лётной техники. А штурмовики будут уходить на задание исключительно в полной транспортной комплектации (то есть с инструментом и ЗИПом), так как приказ о перебазировании уже получен. А также он намекнул, что у нашего командира отличные отношения с истребителями и напоследок, от всей широты душевной, полковую заначку краски, фанеры и перкаля мы подарим именно им. Препирались до вечера. Пока не приехали от соседей перегонщики. Их командир, комэск-старлей, когда забрался в ковалёвскую «семёрку» с БС, установленным в самодельной задней огневой точке, велел своим технарям «закрыться» и перестать балаганить. А «семёрочку» забирает себе, и пусть хоть кто-нибудь посмеет к ней подойти. Затем он сбегал в БАО и оформил перевод в свой полк сержантика, который несколько раз ходил с Ковалёвым на боевые вылеты.
Видя такой разворот, мы с Толиком, который тоже отрабатывал «барщину», переглянулись и решились на авантюру. За пачку папирос, кирасу и шлем, а также обстоятельный разговор с Андреем по поводу «поделиться опытом использования штурмовика с задней огневой точкой» он нам отдал на время переводные документы на своего будущего стрелка. По образцу и подобию мы при помощи печатной машинки и самописки соорудили аналогичные на красноармейца Смирнова Устина Борисовича. Вот только незадача – старлей, не моргнув глазом, вписал «своего» сержанта лётчиком. На наши недоумённые вопросы: «А что, так можно было? Да?» – он ответил, что сам потом со своими разберётся.
Когда я подошёл к Андрею с нашими «документами», то думал, что Ковалёв пошлёт нас довольно далеко. Но он хмыкнул, сходил к командиру БАО и вернулся с подписанным «переводником». (Но, кажется, с опустевшей фляжкой.)
Вопрос о звании решили с ребятами, которые заполняли документы на представление. От парней узнал, что для комсостава, оказывается, приказом установлен сокращённый ценз. И что для лейтенантов (в том числе и младших, и старших), постоянно летающих на боевые задания, он составляет всего два месяца. Думаю, у меня появился повод в автолавке среди фурнитуры поискать дополнительные кубари. Приказ о зачислении в состав полка красноармейца Смирнова без подписей ни у кого изумления не вызвал, осталось только, чтобы и отцы-командиры тоже не удивлялись. Ещё один приказ – о присвоении звания младшего сержанта – мы замаскировали в общей кипе документов «на подпись». В канцелярии штаба нашлась пустая лётная книжка, которую мы заполнили на нашего товарища. Он у нас стал резервным пилотом штабного «У‑2». Представление на медаль «За отвагу» я набил на печатной машинке уже с чистой совестью. Храмов же сам обещал.
Канцелярия спешно заканчивала оформление документов. До отвода полка оставалось совсем немного времени, а Храмов решил закончить все дела на месте. Тем более что по здравому разу-мению и по настойчивой рекомендации нашего военврача ему предстояло предоставить своё тело в распоряжение медиков.
Отрицательный опыт затерявшихся наградных и представлений на следующее звание уже имелся, поэтому и была поставлена такая глобальная задача по завершению всей канцелярщины на месте, пока полк не стронулся.
Про «ход конём» знали только трое «заговорщиков» – Андрей, Толик и я. Когда уже ближе к отбою мы собрались возле КП покурить и обсудить это дело, то пришли к выводу, что когда всё раскроется, то по голове нас никто, конечно, не погладит. Но и чего-то монументально преступного мы тоже не совершили. Ну не корову же из чужого стойла увели. В конце концов, всё равно придётся предстать пред светлыми очами командира и объяснить свои мотивы и действия. А там, пока время пройдёт, пока суд да дело, может, всё и так прокатит. Андрей покурил, мы все дружно помолчали, и комэск дал отмашку на начало операции «Трансвааль».
– Товарищ майор, вот акт передачи техники. В трёх экземплярах – третий для дивизии. Я его сюда положу. – Я показал верхнюю бумагу из принесённой стопки. – Завтра придут соседи, и вы его вместе подпишете.
Начштаба и Чернов сидели в плотном окружении бумаг. Генератор уже вырубили, и отцы-командиры продолжали работу при свете коптилок и «летучих мышей». Между столами суетливыми тенями мелькала пара самодеятельных писарей с плодами своего творчества. По помещению плавал слоями табачный дым, лениво вытягиваясь в завешанные сетками окошки и открытую настежь дверь. А чего такого? «Фумитокс» ещё не изобрели, хоть так от комарья защищаться.
Лучшей обстановки для нашей «диверсии» и придумать сложно.
– Товарищ майор, разрешите? – Я вопросительно посмотрел на своего комполка.
– Что там у тебя ещё, Журавлёв? – Чувствуется, что Матвеич уже порядком устал, что былые и свежие раны ему здорово досаждают и отвлекают от внимательного рассмотрения документов. А ещё что он хотел бы уже на сегодня всё закончить и идти спать.
– Товарищ майор, ещё по вашему приказанию выписал представление на красноармейца Смирнова. – Я типа сделал вид, что его пожелание воспринято как приказ, не терпящий возражений.
– Хорошо.
– Подпишите, пожалуйста. Вот здесь. Да, плохо видно, темно тут у вас. – Я подсунул на подпись несколько листов с одинаковым окончанием. Но с немножко разным текстом. Храмов быстро пробежал глазами верхнюю бумагу, одобрительно кивнул и подписал представление.
– Товарищ майор, распишитесь, пожалуйста, ещё в этих экземплярах – для командира БАО и его канцелярии. Они там просили.
Храмов, не глядя, подмахнул и остальные листы. Потом снова закурил и принялся красным карандашом править текст какого-то документа. При этом он как-то хитровато усмехнулся. Интересно, чего же это ему там нарисовали такого, что смешно стало?
