Тем временем мы уже зашли в землянко-палатку штаба. На удивление там никого не было. Даже связиста и писаря выгнали. Особист быстро снял плащ-палатку, которой обычно загораживался его угол. Под ведение допроса решили использовать всё невеликое помещение. В штабе кто-то навёл образцовый порядок. На столах – пусто. Хоть бы карандаши или лист бумаги оставили.
– Журавлёв, давай сюда оружие. Орешников, прими. Нож тоже снимай с ножнами.
Хм. А это-то зачем? Не сказать, что «ТТ» пилотов и наганы технарей придавали значительности и уверенности. Просто уже как-то привычно ощущать тяжесть на боку и знать, что под рукой есть «весомый аргумент». А свой стропорез вообще последние два месяца снимал с пояса, только когда заваливался спать. Нож при этом обычно лежал у меня под подушкой.
– Это потому, что вы, лётчики, – народ горячий, ещё стрельбу здесь устроишь. Особенно если эти клиенты начнут «качать права» или решат, что нас будет проще убить. Они, заразы, сейчас живыми могут быть важнее нас всех вместе взятых. Кроме того, среди этих «робинзонов», возможно, окажутся весьма резкие ребятишки. Вякнуть не успеешь, а твоё оружие у них будет.
Змей при проведении этого инструктажа неспешно прогуливался по помещению. Ещё раз оглядывая антураж и оценивая обстановку.
– Итак, лейтенант, задача у тебя самая простая. Бери бумагу и карандаши. Вон там, в шкафу возьми. Будешь записывать. Только успевай. Посторонних вопросов не задаёшь. Если возникнет пиковая ситуация, блокируй движение в своём секторе. В схватке на себя не надейся, если что – ори громко и звонко, чтобы ребята успели среагировать и нейтрализовать клиента. Запомни условные фразы. В зависимости от хода дела я буду их произносить: «Вот духота-то!» или «Душно сегодня» – это команда усиления внимания. Задержанный может попытаться вырваться. Тебе в этом случае следует подойти к окну и откинуть сетку. Это будет сигнал нашим, которые страхуют снаружи. «Чёрт» или «К чёртовой матери», «Чертей тебе в дышло» – это сигнал готовности к бою. Ты должен встать, освободить руки, заблокировать проход между столами. Следует быть готовыми к ведению рукопашного боя в замкнутом пространстве. Сейчас, пока есть несколько минут, освободи карманы, сними с руки часы… Расстегни пуговицы на воротнике, подтяни брючный ремень и ослабь поясной.
Особист вздохнул, подошёл ко входу в предбанник. Оглянулся с порога. Осмотрел ещё раз место предстоящей работы. Чувствовалось, что если бы была возможность, то он ещё что-нибудь довёл до ума.
– Некогда. Так-растак, как всегда, некогда…
– А почему мы спешим с допросом? Вы же говорите, что приедут люди из дивизии, вот пусть они и отработают – будет более качественно.
– Журавлёв, я же не лезу в пилотирование штурмовика… Ладно, исключительно в виде продолжения инструктажа: не исключено, что у них скоро должен быть сеанс радиосвязи или встреча со страхующей группой. Возможно, что если они не выйдут в эфир или не появятся в условленном месте, то это станет сигналом об их захвате. А что, если они к тому же являются не единственной группой, действующей в нашем районе? Короче, чем быстрее мы получим их показания, тем лучше.
Ага, след красной помады на фонарном столбе, тайник в арке Краснолужского моста. «Трианон, Трианон, Трианон…»
Особист критически осмотрел меня, вздохнул и махнул рукой. Типа: «на безрыбье и рак – рыба».
Не, вы видели? Как развитие базового куста движения – так это: «а что дальше? а почему так?» А как писарем поработать – так уже какие-то сомнения.
– Ну что, товарищ младший лейтенант? Команда: «К бою!»
Подошёл к двери и крикнул:
– Орешников, давай первого!
* * *
Он сидел на лавке с тупым и упрямым выражением лица. Молодой вообще-то парень. Таких каждый день встречаешь на улице. Глазами он вперился в стенку нашего помещения. Руки опустил между ног, как будто хотел прикрыться от удара в пах. На самом деле он поддерживал распоротые штаны, которые так и норовили съехать, представив задержанного в жанре «ню». Рукава поношенной гимнастёрки также красовались разрезами, ворот был отпорот, и из ещё одного разреза на плече выглядывала нижняя рубаха. Видимо, нательное бельё тоже было распорото.
Интересно будет потом узнать, кто это у комендачей такой затейник. Арестант при малейшей попытке сделать резкие движения или побежать тут же запутается в своих штанах и в робе. И никаких наручников не надо. Вот ведь умельцы!
Впрочем, на такие мелочи задержанный внимания не обращал. Он был очень занят разглядыванием стены. Кем же являлся этот пойманный? Немцем, русским? На вопросы он не отвечал и даже головы не поворачивал. Контуженый, что ли? На меня и на особиста он никак не реагировал. Если бы по моим временам, то можно решить, что парень или обкурился, или наширялся – полная отключка. Может, глухой? Вроде бы непохоже. Всей своей позой он как будто выражал, что говорить не собирается совсем.
М-да. Особист тоже решил, что этого упёртого клиента лучше оставить «на потом». Когда «дозреет». Змей негромко подал команду, и бойцы увели этого типа.
Второй задержанный оказался интереснее. Своего пренебрежительного превосходства он почти не скрывал. Распоротую гимнастёрку и штаны держал небрежно, без особого напряжения. Как будто это обстоятельство его несколько беспокоило, но не особенно напрягало. Сначала поигрался в «вопросы – ответы» при помощи «хохдойч» в моём исполнении, затем, посмотрев на «толмача» с явным пренебрежением, заявил на довольно сносном русском (хотя и с сильным акцентом), что он, Петер Малер, готов рассмотреть возможность сохранения своей жизни в обмен на предоставление некоторых интересующих нас сведений. Но предупредил, чтобы «еврейские комиссары» ни на что не рассчитывали, потому что ему, собственно говоря, терять особенно нечего и он готов умереть как истинный германский солдат.
Наш особист сделал вид, что поверил, и продолжил вести допрос. На моём листочке начали ложиться торопливые строчки текста. Конечно же, я спешил записывать и сокращал, где можно, стараясь сохранить хотя бы общий смысл. Один раз даже успел вякнуть:
– Вас, вас? Битте, нох айн маль видерхолен
[8].
За что получил насмешливый взгляд диверсанта. И неодобрительный нашего Змея.
А я чё? Я ничё. Вот сижу – пишу. А чего они так тараторят?
Впрочем, даже мне было ясно, что этот «художник» врёт и не краснеет
[9]. Из его рассказа выходило, что он и его командир перешли линию фронта и углубились в расположение наших войск с целью проведения разведки. Рации у них нет, добытые сведения они должны будут доложить своему командованию устно по возвращении. Перейти обратно линию фронта им следовало через два дня. У нас в тылу провели почти неделю. Изначально в группе задействовали четырёх человек, но на нейтральной полосе группа была обстреляна. Один был ранен, и второй разведчик остался, чтобы помочь ему вернуться обратно. Русскую форму и оружие они украли три дня назад у каких-то ротозеев, которые ночевали в лесу, выставив всего одного часового, который тоже уснул.
