Двигались по тылам. «Ах, ваши солдаты до ужаса недисциплинированны. Нас никто не останавливал и не проверял». Примерно два часа назад по дороге остановили машину. Русский офицер, который сидел рядом с водителем, искал какое-то воинское подразделение, и они, заявив, что совершенно точно знают, где оно находится, предложили свои услуги. По дороге они собирались захватить транспорт и пленных, а потом вернуться в своё расположение. Что за вещи при этом находились в кузове машины, он понятия не имеет. Документы? Какие ещё документы? Ах, документы… А это он нашёл в украденной гимнастёрке и вклеил свою фотокарточку. Ему так его командир приказал. Тот, который в молчанку с нами играл недавно.
Не, ну наглости – просто через край. А наш Змей не ведётся. Даже не возмущается очевидным враньём. Во блин! Закурить предлагает. Лопни мои глаза, «Герцеговина Флор». Это ж с каких это у простого аэродромного особиста такая роскошь? Для парней даже знаменитый «Казбек» был пределом мечтаний – в качестве табачного довольствия выдавали «Беломор» или ещё что похуже (хотя местные папиросы и тот жуткий ужас, который я помнил по своему времени, даже не близкие родственники. Так – однофамильцы). А особист ещё и разговор поддерживает.
Когда этот брехун начал разводить про спящих караульных, даже посмеиваться стал: «…а они так и продолжали дрыхнуть?» Ещё стал нахваливать его: «это вы почти двадцать километров по лесу без тропинок бегом? Молодцы, хорошая спортивная подготовка». Потом они ещё уточняли, на каком участке диверсионной группе удалось прорваться через передний край.
И допрос уже вроде бы подошёл к логическому завершению. У меня на столе лежали два листа, заполненные не очень аккуратными карандашными строчками. Два листа полной туфты. Ну и за каким этим самым я такую лабуду записывал? Выпускнику детского сада ясно, что это даже не ложь, а полная фигня. Выходило, что этому фрицу явно пора в солярий и на депиляцию (по тому, что он весь такой белый и пушистый). Ничем они не занимались, ничего сделать не успели, так просто… пользуясь русским раздолбайством, пробежались по нашим тылам и хотели возвращаться обратно. Разведали они только то, что караульная и охранная служба в РККА находится в противозачаточном состоянии, чем может воспользоваться любой пятилетний ребёнок.
Изменение обстановки произошло рывком. Я изображал штабного писаря шагах в пяти, и то почувствовал это, как удар по Манипуре и Анахате
[10].
Секунда. От благостной картины душевного разговора не осталось и легчайшей дымки. Даже не смог заметить, когда особист успел поставить (правильнее будет – «врубить») свой сапожище между ног диверсанта. Подозреваю, что при этом пострадало германское мужское достоинство (в прямом и переносном смысле). Его голова, захваченная за правое ухо, извернулась под весьма неудобным углом. «Ой, товарищ лейтенант, вы ж ему ща шею свернёте!» – но этот вскрик я в себе успел подавить. Свой знаменитый удар головой особист расчётливо остановил в сантиметре ото лба диверсанта и теперь, набычившись, исподлобья глядел ему прямо в глаза. Лицо и шея особиста приобрели пунцовый цвет. Подозреваю, что и глаза налились кровью. В этот момент он стал уже не змеем, а скорее взбешённым архаром перед нанесением удара.
Если бы были доступны ментальные звуки, то сейчас бы были слышны треск и скрежет разрушающейся внутренней защиты. Ганс «потёк».
В следующую секунду диверсант сумел восстановить своё состояние, но это был уже боксёр после нокдауна. Вести бой он ещё сможет, а вот выиграть его – это вряд ли.
– Позывные! – прохрипел, почти прошипел, особист в лицо диверсанту.
– Не знаю!
Причём это прозвучало как «не скажу!».
Уже не может ни врать, ни юлить. Точно – «потёк».
– Время следующей передачи! – Рывок, голова ганса дёрнулась и застыла под ещё более жутким углом. Эдак либо башку открутит, либо ухо оторвёт… Немец что-то попытался вякнуть. Но со свёрнутой и сдавленной шеей вякать было затруднительно. Единственное, что он сделал, – вцепился обеими руками в безжалостную клешню, которая терзала его слуховой аппарат. За что немедленно получил дружеский хлопок ладонью в левый бок. Это мы на тренировках такой удар ловили. Нанесённый вполсилы. Вполне достаточно, чтобы на пару секунд потемнело в глазках. А немак-то ничего – крепкий. Только рожицей бледно-жёлтым стал, как покойник.
– Звание! Место подготовки! Цель заброски!
Особист выкрикивал вопросы, не давая времени на ответы. Даже у меня в ушах звон стоял. Фрицу было гораздо хуже. Он уже не «тёк», он «плыл».
А потом всё внезапно закончилось.
Змей поднял папиросу, которая сиротливо дымилась на полу, и резко вставил её немцу в зубы. Хорошо ещё, что не горящим концом. Блин, мне самому реально страшно стало.
Вот ведь жуть-ужас какой-то. Аж мурашки промаршировали строем по хребтине.
– Говорить будешь? – это было произнесено прежним доброжелательнейшим тоном.
У диверсанта хватило характера помотать опущенной головой. Папироса потухла в его сжатых челюстях. Правда, цвет лица приобрёл человеческие оттенки. Но ухо полыхало, как красный фонарь в ночи.
– Ну что же ты так, – почти обиженно укорил его особист. Как лучшего друга, который неприлично ведёт себя в общественном месте. Мне даже за диверсанта стыдно стало: к нему со всей душой, а он такой ерунды рассказать не хочет.
– Зря ты… – продолжал укорять особист.
Затем резко крикнул в сторону двери:
– Спирин, Михайлин!
Секунд через десять появились два комендача.
Через локти ганса пропустили какую-то струганую палку. Получилось что-то среднее между дыбой и распятием. В тот момент, когда диверсант попытался выразить свой протест, на голову ему натянули маску противогаза. О, а я, кажется, знаю, что сейчас будет. Не, ну надо же! Хотя я всегда подозревал, что этот номер изобрели задолго до неуставных взаимоотношений в Советской армии.
Нет, не угадал. Ребята ещё более изобретательны. Пока особист с бойцом держали корчащегося фрица «на палочке», второй воин раскурил сразу две «пушки» и начал вдувать дым в хобот противогаза. В момент, когда дым не вдувался, трубка зажималась ладонью. Прекрасный способ навсегда «завязать» с никотиновой зависимостью. Как же повезло зайцу из «Ну, погоди!» – у него в распоряжении была целая телефонная будка. Гансу пришлось обходиться запасом воздуха в маске. Противогаз после такого обращения надо будет выбрасывать. Отмыть его от блевотины и соплей будет невозможно.
После проведения процедуры бойцы удалились, унося инструменты, табурет и сапоги диверсанта. Немец лежал на полу, кашлял и отплевывался, но всё равно ещё пытался «качать права».
– Шванцлутчер! Проклятые еврейские варвары… Фик дихь инс кни! Я требую гуманного отношения! Ду гейст мир ауф ди айер! Я военнопленный…
[11]
