– Докажи! Ты – непонятно кто, задержанный с оружием.
– Фэрпис дихь! Вы можете меня расстрелять, но я не нарушу присягу фюреру.
– Ну, конечно. Я уже слышал про достойную смерть германского солдата от рук азиатских палачей.
Особист внимательно оглядел палку, которая была у него в клешнях. Палка как палка. Черенок от лопаты напоминает. С одного конца заострённая. Что-то особисту не понравилось.
– Спирин! Нож давай.
Вошедший боец, обойдя немца, который уже успел принять сидячее положение, протянул лейтенанту нож и вышел из помещения.
– Видишь, приходится всё самому до ума доводить, – почти пожаловался особист диверсанту. – Ведь сказал же: «скруглить, а не заострять»…
Диверсант мутноватым взглядом следил с пола за действиями Змея, который неторопливыми движениями придавал «черенку» скруглённую форму. Особист посмотрел на выполненный тюнинг инструмента. Ему не понравилось. Видимо, ещё требовалась доработка. Он подмигнул немцу и спросил:
– А догадываешься, для чего надо скруглить?
Диверсант не ответил, но начал смотреть с каким-то напряжением. А вот мне реально стало интересно. Это чего же такого удумал-то? Особист резко крутанул палку кистью и поставил остриём вверх.
– Если конец кола острый, то он быстро проткнёт кишки и выйдет через грудину. И ты подохнешь часа через три. На тупом колу будешь корчиться не менее суток… вот чёрт!
Команду «к бою!» я, естественно, прошляпил. Когда спустя пару секунд перепрыгнул через стол и приготовился ловить ломанувшегося диверсанта, последний уже снова лежал на полу. Тупым концом кола Змей успел «зарядить» ему в левое ухо. Теперь парность была соблюдена. «Лопухи» ганса довольно похоже изображали включённые автомобильные «стопари». Разрезанные штаны скомковались ниже колен.
– Ну куда ты так торопишься? Вот уже и сам раздеваться начал… – Особист снова перешёл на мягкий упрекающий тон. – Для порядка продолжим упражнения с противогазом… Сейчас ребят позову, и приступим…
И снова резкое изменение тона. Как одновременный удар в грудь и солнечное сплетение.
– А после того как ты всё выложишь, – снова его сдавленный яростный хрип переходит в шипение, – мы тебя отвезём в деревню неподалёку. Её зимой сожгли такие же, как ты, ****** *********! А в центре виселица была… С которой я своими руками трёх девчонок снимал… Что?! Тебе же понравилось с ними развлекаться? Да?!
Немец, которого особист перед этим тряс, держа за глотку, отлетел к стенке как манекен. При том, что фриц был явно за метр восемьдесят ростом и за девяносто килограммов весом. Особист медленным шагом приближался к нему, похлопывая колом по ладони.
– На этом месте мы тебя и поставим… И охранять ещё будем. Чтобы те, кто в этой деревушке выжил, тебя не порвали голыми руками…
Малера (он подтвердил, что это его настоящее имя, и выложил все сведения, которые требовалось от него получить) уже утащили комендачи. Особист мрачно курил, стоя у открытой двери и поглядывая в серое, пасмурное небо. Как будто оценивал – будет дождь или нет. Я встал рядом и тоже выглянул на улицу. Не, не будет дождя. Вот и прояснения появились…
Змей продолжал курить.
Так вот в чём несостыковка… Я его крайне редко видел курящим.
– Это всё правда была?
Змей помолчал. Выпустил струю дыма. Снова посмотрел в небо…
– Правда, – ответил он через некоторое время. Потом скривил губы и добавил: – Вот только на кол никого сажать не собирался.
Снова усмехнулся с таким видом, что не собирался, а надо бы…
– Михайлин, давай следующего!
Вошедшего водителя, правое простреленное плечо которого было замотано свежим бинтом, особист встретил слегка ироничным приветствием:
– Ну, заходи, мил-человек. Вот, присаживайся, – Змей похлопал по лавке рядом с собой.
Водила мрачно посмотрел на него и, вняв приглашению, неторопливо присел возле него. Лейтенант снова достал «Герцеговину», смял мундштук, закурил от зажигалки, которую сразу же убрал в карман. Затем отдал зажжённую папиросу задержанному. Тот взял её целой левой рукой и затянулся. Все молчали.
Минуты через две особист задумчиво повернул голову к водиле.
– Ну, расскажи, за каким чёртом ты сменил свою родную сто шестьдесят пятую на пятьдесят восьмую? Или же родная была сто шестьдесят пятая, а фраер начал хвост поднимать, ты его пером и пуганул? Потянуло на сто шестьдесят седьмую
[12].
– Хуже, начальник… Пи… Звезда с ним была – верещать стала…
– А на фронт за каким попёрся? Это же не твоя масть.
– У хозяина пайку срезали, а норму накинули
[13]. Война, говорят. Мы это дело перетёрли, и выходило, что либо там сдохнуть, либо новый расклад прикинуть. Ещё по ушам проехали, дескать, кто «кровью искупит», с того всё разом спишут. Старый
[14] добро дал, потому как если война, то не западло. И самому… опять же, мысля дёрнулась: «А может, и правда, заново всё перепишу?» А то как по малолетке загремел, так и кантуюсь.
– А, ну да… Первая ходка за буханку хлеба, что с голодухи в булочной стырил?
– Веришь, начальник? Вот как на духу… Беспризорники – народ бедовый, а жрать-то все хочуть.
– Ты на жалость не дави, у меня там уже мозоль кровавая. У тебя седьмая глава УК на лбу написана
[15]. Что хлеб с голоду стащил – сомнительно. Это сейчас ты волчарой стал, но и когда щенком был, мараться не захотел бы. А вот то, что у какой-нибудь вороны сумку или кошель взял да ножичком пригрозил, чтобы не вякала, – это ближе к делу. Ты лучше расскажи, как с немцами в одной группе оказался.
– Жить захотел, вот и оказался.
– Журавлёв, погоди писать. Просто слушай. А ты, мил-человек, говори… Если грех за тобой – не обессудь. Пулю на тебя тратить не буду – сам бинты размотаешь, отойдёшь в сторонку и удавишься. Слово даю – мешать не стану. Если же просто не повезло… так ведь кривую можно выправить. Давай излагай…
– А чего там… Пролезли под Указ от 12 июля 1941 года «Об освобождении от наказания…». В начале октября пригнали примерно в эти места… только западнее будет. Говорят: «Здесь оборону занимай» Начинаем окопы рыть, приходит другой приказ: «Скорым маршем…» Всё бросаем и пёхом километров за двадцать идём «щей хлебать»… Там, опять же, всё по новой. Бросай – иди и опять копай в новом месте. Мы так неделю туды-сюды бродили. Без боя от роты половина осталась. Остальные то ли драпака затеяли, то ли отстали и потеряли нас в этой сутолоке. Я тоже пятки салом решил мазать. Не, начальник, ну что за дела?! Ежели штык примкнуть, обойму вставить, другую – в зубы, и «Вперёд, за Родину!» – так это одно дело, а с винтарём на плече и пустым брюхом на ботинки дорожную пыль собирать – это что за туфта?
[16] Кабы не командиры-комиссары, да ещё сержанты, то через пару дней смотался бы.
