Книга Страсть Сулеймана Великолепного, страница 57. Автор книги Павел Загребельный

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Страсть Сулеймана Великолепного»

Cтраница 57

Когда Сулейману рассказали эту легенду, он произнес строки из Низами:


Кто стоять дерзнет перед лицом твоим?

Да ослепнет тот под лучом твоим! [35]

И мрачно махнул рукой над равниной, на которой лежала прекрасная Гянджа с ее мечетями, медресе, рынками, прославленными рядами ремесленников, буйными чинарами, подобных которым, наверное, не было нигде в мире, с ореховыми и гранатовыми садами, тихими улочками и журчанием прозрачной воды. И город за три дня был сметен с лица земли, сожжен, разрушен, растоптан султанскими слонами.

Теперь над развалинами возвышался лишь куполообразный мавзолей Низами, словно перст судьбы, который упрямо указывает на небо, но никогда не отрывается от земли, из которой вырос.

Султан поехал к мавзолею. Там уже был разбит для него походный шелковый шатер, земля устлана коврами, возле которых, не смея ступать туда, собрались вельможи, имамы, улемы, поэты, мудрецы.

— Пусть звучат здесь только стихи великого Низами, — сказал Сулейман. — И пусть отныне всегда будет так. Тут ничто не может существовать, кроме величия Низами.

Для султана и гостей были разыграны «Сказание славянской княжны» из «Семи красавиц» Низами, и довольный Сулейман щедро одарил чтецов и пожелал провести ночь возле мавзолея. И в ту ночь написал Хуррем обо всем, приведя в письме строки из Низами о славянской княжне:


Ведь она в любой науке сведуща была,

Чудеса умом крылатым совершать могла,

Тайну всех светил небесных, мудрая, прочла,

И на тайну тайн арканом мысль ее легла [36] .

«Разве же это не о моей бесценной Хуррем сказано у великого Низами!» — восклицал султан.

На рассвете, когда он вышел из шатра, чтобы дохнуть росы, его спокойствие нарушила какая-то возня среди бостанджиев. Султан спросил, что там случилось! Чауш доложил, что задержан какой-то оборванец, неизвестно как проникший на осле сквозь все рубежи охраны и оказавшийся чуть ли не возле шатра его величества.

— Приведите его сюда, — велел Сулейман.

Бостанджии поставили перед султаном невысокого гологрудого человека, оборванного, с наполовину выдернутой бородкой, но с глазами дерзкими и непокорными.

— Кто ты? — спросил султан.

Человек должен был бы упасть на колени и есть землю, но он стоял и смело смотрел завоевателю в глаза. Отвечать тоже не торопился, а когда ответил, то коротко, одним словом:

— Каймакчи.

— Как смел сюда проникнуть? — снова спросил Сулейман.

Тогда человек заговорил горячо, быстро, почти сердито.

Он — каймакчи. Кто знает, что это такое, тот знает, а кто не знает, тот никогда и знать не будет, потому что только в Гяндже умеют готовить настоящий каймак и только здесь его по достоинству ценят. Целую ночь он кипятит буйволиное молоко, снимает с него жирные пенки, расправляет, кладет одну на другую, чтобы на рассвете в особой посуде привезти в город, где у него есть постоянные покупатели, как они есть у каждого гянджинского каймакчи, потому как гянджинцы вот уже тысячу лет каждое утро после первого намаза едят свой неповторимый каймак и никакая сила не помешает им это делать.

— Но нет ведь ни Гянджи, ни гянджинцев! — невольно оглянулся на разрушенный город султан.

Человек нисколько не был смущен.

— Если есть мой каймак, будут и гянджинцы, — твердо промолвил он.

Султанские дурбаши покорно посматривали на Сулеймана, ожидая его жеста, чтобы мгновенно обезглавить этого наглого человека. Но султан неожиданно сказал:

— Отпустите его.

И дописал в своем письме к Хуррем о том, как помиловал он странного каймакчи.

Это письмо не тронуло ее сердце. Ни похвала ее достоинств, выраженная строками из Низами, ни султанское милосердие. Если бы он был таким же милосердным к ее сыновьям и к ней самой! Он и его бог.

Так кто же господствовал над ее судьбой? Бог? Но почему он такой немилосердный? Дьявол? Но зачем он дал ей вознестись? Люди? Они мешали всем силам, добрым и злым, и делали это неразумно и преступно. Ангелы? Их она никогда не видела и не верила в то, что они существуют. Что же тогда остается? Случай? Нет, она сама, ее воля, ее отчаяние. Каприз судьбы? Султан всю жизнь шел через кладбища, она вынуждена идти через могилы своих детей и могилы своего народа. Неизбежность, от которой она хотела спастись, даже сменив веру, будто султанскую одежду или украшения, которые она меняет по пять и по десять раз на день. А чего достигла? Никуда не денешься, не убежишь от своих начал, своих истоков, ибо человек начинается как река, но от воды отличается тем, что обладает памятью — этим величайшим наслаждением, но и тягчайшей мукой одновременно.

Может, и в Софию ходила, чтобы спастись от воспоминаний, спрятаться среди величия и святости. Шла сюда упорно, несла свое одиночество, хотя и знала, что София не прячет от просторов земли и неба, от ветра и облаков, от журчания вод и людских голосов, от клокотания крови и тихих смертей, здесь все словно бы продолжается, сгущается, обретает еще большую силу, но все это для тела, а не для души, ибо душа все же находит здесь хотя бы краткую передышку и выражает недовольство, когда ее снова пытаются отбросить в пережитое, не хочет безумного возврата в прошлое, где толпятся призраки и подавленные страхи, бестелесные, изъеденные ржавчиной времени, но все равно до сих пор еще жадные, с алчно разинутыми пастями в ожидании новых жертв. Она не хотела больше приносить жертв и знала, что придется делать это снова и снова, ибо что такое вся ее жизнь, как не сплошная жертва?

Могучие лучи света падали косыми снопами на гигантский красный ковер, расстеленный в мечети. На михрабе зеленым, желтым, голубым, розовым, бирюзовым цветом сверкали витражи. Все здесь было знакомым и все таким необычным, будто видела впервые.

Безбрежный простор внутри святыни. Четыре главных столпа создают прославленный четырехугольник, на который положены вверху арки с крытыми углами. Купол покоится на этих арках, нависает над мечетью божественной сферой. Ритм округлостей поднимается выше и выше, охватывает тебя непобедимо и поднимает в центральную сферу, широкую, как купол звездного неба, как самое творение. Боковые нефы и абсиды отделены от центрального пространства пятнадцатью колоннами из зеленого крапчатого мрамора. На одной из них след от копыта Фатихова коня высоко над полом, еще выше, почти на недосягаемой высоте, след от руки Завоевателя и косой шрам на колонне, как утверждают имамы, след от удара Фатиховой сабли. Что это за конь был, оставивший след от своего копыта на мраморе, правда это или выдумка, не все ли равно? Может, церковь была так завалена трупами, что Фатих ехал по ним чуть ли не под сводами, а был он так жесток и немилосерден ко всему сущему, что рубил даже камень. Какое ей теперь до всего этого дело?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация