Темперамент автора-просветителя дает себя знать с первой же страницы. Аш-Шидйак (в ипостаси автора-повествователя) уже предвидит те претензии, которые могут быть предъявлены его сочинению с разных сторон, и загодя парирует их, обвиняя своих потенциальных критиков, в первую очередь клерикалов во главе с высшими маронитскими иерархами, в нежелании понять истинную цель его труда и оценить его по справедливости. При этом он утверждает, что не ставил перед собой задачи быть красноречивым, так как главной его целью было точно выразить свои мысли, а посему он «и не думал» о знаменитых филологах, грамматистах и стилистах арабского средневековья. Однако тут он явно лукавит: само перечисление их имен и рассказываемые далее анекдоты об изучении ими тонкостей арабской грамматики опровергают это утверждение. Автор, несомненно, уже был знаком с их трудами. И вся тщательно продуманная архитектоника его сочинения подсказана знанием сочинений средневековых арабских авторов: в нем четыре книги, каждая состоит из двадцати глав, тринадцатая глава каждой книги написана в форме макамы. Цифра 13 выбрана явно с намеком, если учитывать все сказанное автором о его отношении к макаме. Но объяснение этому выбору дается принципиально бессмысленное: «потому что она (глава 13-я. — В. К.) длиннее 12-й и короче 14-й» (кн. 1, гл. 13). Аш-Шидйак перемежает длинные главы короткими под разными предлогами: повествователю требуется отдых, следует оставить супругов с глазу на глаз и т. п. На самом деле этот прием также заимствован у Л. Стерна, в романе которого «Тристрам Шенди» есть и маленькие главки, всего по нескольку строк, есть страница, остающаяся пустой, и зачерненная, «траурная» страница.
Но аш-Шидйак следует и традиции тех авторов арабской литературы адаба, которые видели свою задачу в том, чтобы как можно полнее раскрыть тему своего сочинения в форме антологии рассказов, преданий или анекдотов, как это делает, к примеру, ал-Джахиз в «Книге о скупых» (IX в.) или Ибн ‘Абд Раббих, описывающий в «Редкостном ожерелье» (X в.) все типы любви, или Абу-л-Фарадж ал-Исфахани в «Книге песен» (X в.). При этом описания событий жизни героя и его действий у аш-Шидйака иногда более лаконичны и занимают меньше места, чем размышления, рассуждения и поучения повествователя, что тоже характерно для «высокой» арабской литературы средневековья и отличает ее от «низкой» народной словесности того же периода — сказок «Тысячи и одной ночи» и романов-сир
[67], повествующих о деяниях и подвигах легендарных героев. Но после каждого отступления автор повествования неизменно возвращается к биографии героя.
Просветительский «учительный» стиль, постоянное общение с читателем свойственны и Рифа‘а ат-Тахтави в его «Описании Парижа». Но у него этот стиль намного ближе к нормативной дидактике, ограничивающей выражение субъективных, индивидуальных чувств автора. Ат-Тахтави первым из арабских литераторов обращается к выходящей в XIX в. на первый план в арабском общественном сознании проблеме Восток — Запад. Он рассматривает ее в аспекте межгосударственных и религиозно-культурных отношений, выражает тревогу за будущее всех мусульман и своей «уммы» — формирующейся египетской нации, и призывает читателя, т. е. всех читателей, учиться у европейцев и активно работать на благо Египта и всех мусульман. Как личность ат-Тахтави предстает в своей книге искателем и передатчиком полезных знаний и патриотом родной страны, преисполненным восхищением перед Мухаммадом ‘Али — «Благодетелем», заботящемся о ее «возрождении»
[68]. Ал-Мувайлихи в «Рассказе Исы ибн Хишама» — уже в начале XX в. — подчеркивает свою объективность в высокой оценке технических и научных достижений европейцев, но настаивает на «осторожности» в восприятии их «светских наук» во избежание опасности «отвлечься от наук шариата», не суметь нащупать «верную середину» и «оказаться в стане противников религии»
[69]. Слово «умма» одно из самых повторяемых в его тексте, то в его исходном значении «мусульманская община», то в новом, лишь входящем в обиход — «египетская нация». Аш-Шидйак, проживший долгие годы на Западе, разумеется, любит свою родину и завещал похоронить себя в Ливане, однако понятие «умма» не встречается в его книге ни разу. Скорее всего потому что в его время в странах аш-Шама еще не получил активного развития процесс формирования наций, и они не обладали своей государственностью
[70].
Аш-Шидйак рассматривает ту же проблему Восток — Запад на другом уровне — не режимов правления и не религиозных верований, а взаимоотношений двух различных по укладу жизни и образу мышления миров, т. е. на уровне отдельного человека, можно сказать, исторически сложившегося типа. В чем-то жители Запада и Востока схожи, одинаковы, но в чем-то другом они антиподы — иначе смотрят на вещи, иначе ведут себя в обществе, иначе относятся к женщине. Положение женщины, которая «всем заправляет» — первое, самое сильное впечатление от Франции, абсолютно одинаковое у аш-Шидйака и у ат-Тахтави.
Аш-Шидйак описывает Париж и Лондон, повседневный быт и нравы французов и англичан с позиции очевидца, частного человека, нередко апеллирует к европейской истории, и сравнивает нормы их жизни с не менее едко критикуемыми им нормами жизни — схожими у мусульман и христиан — жителей стран Арабского Востока. При этом он руководствуется собственными чувствами любящего мужа и отца, и вместе с тем убежденного сторонника просвещения
[71]. Следует, правда, отметить, что англичанам аш-Шидйак все же отдает предпочтение перед французами. Об англичанах он пишет: «Их похвальные качества перевешивают на чаше весов их недостатки. Совершенен же только Господь Всевышний. Другие франкские народы не обладают упомянутыми достоинствами, ибо они лукавы, нескромны и коварны, языки у них длинные, а руки короткие. Они не столь разумны и честны, как англичане, и не столь приветливы и щедры, как мы» (кн. 4, гл. 11).
