Рассказав это, жена рассмеялась и добавила:
— А некоторые носят бурнус и метут полами по земле, собирая всю грязь и отбросы, приносят их в дом и наполняют его вонью. Даже жена его начинает вонять, хотя бы и надушилась духами, потому что, как говорится, запах дерьма перебивает аромат амбры. Кстати, из одного бурнуса можно было бы сшить много таких курток до бедер, какие носят франки. А у человека, закутанного в бурнус, не различишь ни фигуры, ни пола. Хотя Господь, создавая человека, хотел, чтобы он был виден таков, каков есть.
Ал-Фарйак сказал:
— Я видел, что в своих странах франки и летом и зимой носят узкие плащи, и никто из них не выходит на улицу с голыми ногами, как эти бесстыдники на острове.
— И с голыми животами и ляжками, — добавила ал-Фарйакиййа. — Надо сказать, что люди до сих пор не придумали такое платье, которое соответствовало бы их фигуре, было бы удобно и отличало бы одного человека от другого. Или возьмем шляпу. Шляпы мне вообще не нравятся, они не идут ни мужчинам, ни женщинам, потому что похожи то на маленькую корзинку, то на огромную корзину, то на седло, то на горшок [...]
Чалмы не столь безобразны. А эти полосатые платья, которые носят египетские женщины, — даже если они из дорогой материи, никакой красоты в них нет. А безобразнее всего широкие кушаки, которыми обматываются мужчины, — они утягивают и талию, и грудь и затрудняют пищеварение. Еще безобразнее шнурки, которыми подвязывают шаровары под коленями, — они препятствуют кровообращению в ногах. Что же до платьев франкских женщин, то вся их красота в том, что они соответствуют формам тела. Я очень долго думала над этим вопросом и пыталась изобрести платье, которое было бы красиво, изящно, удобно, нарядно и, по возможности, соответствовало бы фигуре. Пока мне еще не удалось этого добиться. Надеюсь, что с Божьей помощью вскоре придумаю такое платье и тогда войду в число знаменитых изобретателей этого века.
— А ты не думала над тем, сколько будет стоить твое изобретение?
— Я думала, что лучшее применение деньгам — потратить их на женщин.
— А я думаю, вот на эти сокровища, — сказал ал-Фарйак, указывая на книги.
— Ты обнимаешь книги по ночам и ласкаешь их?
— Ночью, когда мужчина ласкает свою жену, на ней нет ни платья, ни драгоценностей. Недаром сказано:
Днем мужчина надевает лучшее, что у него есть,
чтобы завоевать красавицу
И ночью, в постели, увидеть ее нагой и покорной.
— Но и женщина днем наряжается и украшает себя, чтобы муж возбудился к ночи.
— Да, и сосед тоже.
— И сама она тоже.
— Этого я не понял. Разве женщину возбуждают собственные украшения?
— Разумеется. Украшения красивы, а все красивое напоминает о прекрасном. Если ты, скажем, видишь отличную лошадь или какую-то драгоценную вещь, или еще что-то красивое в небесах или на земле, то тебе сразу приходит на ум какой-то прекрасный человек.
— Значит, красота это общее, а не конкретное понятие?
— Если ты видишь ее своими глазами, ты принимаешь ее за образец. Если же образца нет, ты довольствуешься тем, что есть.
— Предположим, что существует муж, и он не так уж плох — он приходит на ум?
— Если он соответствует вкусу и представлениям жены, то да, приходит, но не в его истинном, а в идеализированном облике.
— Я так и думал, а теперь вполне уразумел это. Но хочу задать тебе еще один вопрос — отвлеченный и без всякого подвоха. Не должна ли жена вспоминать и представлять себе в первую очередь своего мужа как имеющего на это исключительное право спутника ее жизни, ее шейха, отца, любовника, сожителя, собеседника, союзника, товарища, родного человека, самого близкого друга, покровителя, опекуна, компаньона, кормильца, поильца [...]
?
— Да, и как ее надсмотрщика, обидчика, ругателя, карателя, насильника, противника [...]
ее кошмар, ее сторожа и оскорбителя.
— Господин наш, автор «Словаря» говорит по этому поводу: «Женщина кокетничает и притворяется, желая показать мужу свою смелость, и возражает ему в том, что на деле не вызывает у нее возражений». И еще: «Женщина созрела как жена, если она подчиняется мужу и украшает себя ради него». А в другом месте: «Жена предана мужу и во всем полагается на него». Это означает, что жена обязана думать только о муже, и ни о ком другом.
— Нет ничего удивительного в том, что твой автор так понимает брак или следует в его понимании примеру других узколобых грамматиков. Мужчины уверены в том, что женщина создана лишь для того, чтобы угождать своему мужу, тешить его и лелеять. Вот и языком они распоряжаются по своему усмотрению, возводя поклепы на женщин. А если бы женщины составляли словари — что предпочтительнее, поскольку женщина тоньше чувствует, — то они включили бы в них слова о тех, кто «не думает ни о ком, кроме своей жены», кто «не смотрит ни на одну другую», кто «заболевает, если болеет жена, стонет вместе с ней, одевает и раздевает ее, причесывает ее и не дает волоску упасть с ее головы, не жалеет ничего, чтобы сделать ей приятное, считает ее самой прекрасной из женщин и, чем больше видит других, тем сильнее любит ее, кто зажмуривает глаза или падает в обморок, или испытывает отвращение при виде другой женщины, кто увешивает стены и обклеивает мебель и книги портретами жены в разных позах: стоящей, сидящей или лежащей.
В конце концов, мы отдали язык в ваше полное распоряжение. Так, почему бы и вам не оставить нам наши мысли и чувства — они не связаны ни с действием, ни с бездействием. Относительно ваших претензий на превосходство могу сообщить вам то, о чем не следует сожалеть, и чего не следует стыдиться: мужчина ни в чем не превосходит женщину, потому что женщина обладает всеми теми же достоинствами, что и мужчина. Что же касается заботы мужчины о женщине, то я должна напомнить об одной тонкости, на которую мало кто обращает внимания: если в каком-то деле — в торговле, в совместном обеде, в браке участвуют двое, то один из них может решить, что он облагодетельствовал другого. Тогда второй чувствует себя обделенным, вроде той девушки, которая любила одного, но не смогла выйти за него замуж. Вышла за другого и поняла, что он ей неприятен. Она все время вспоминала первого и сожалела, что не он стал ее мужем. Тогда как муж ее был уверен, что осчастливил ее, женившись на ней после того, как ее оставил первый возлюбленный. И мужчине, и женщине следует хорошенько подумать, прежде чем связывать себя браком. Мужчине не стоит жениться на той, которая до него любила другого. А женщине не надо выходить замуж за того, кто боится брака из-за его дороговизны, или, будучи холостяком, любил другую. Брак это как совместное предприятие. Если один из компаньонов вложил в него свой капитал и переложил на другого ведение всех дел, то каждый из них себя считает благодетелем, а другого должником. То же самое и обед: если кто-то пригласил тебя на обед ближе к вечеру, тогда как ты привык обедать в полдень, или угостил пищей, которую ты терпеть не можешь. Человек склонен думать, что то, что нравится ему, должно понравиться и другому, и угощает приглашенного на обед блюдами, от которых у того пухнет живот и раздуваются кишки. Или приглашает гостя в свой загородный дом и вынуждает его нанимать коляску, что обходится ему в два обеда или ужина. Приехал ты, например, к какому-нибудь знатному франку — по интересующему его же делу, и он знает, что ты не ел уже несколько часов, а он велит своему слуге принести тебе кусок хлеба с вонючим сыром. Ты же в это время уже готов съесть его мозги. Кто же и кому, спрашивается, в этом случае оказывает милость? Или возьмем эмира и его слугу. Эмир считает, что слуга должен быть ему благодарен, потому что получает от него деньги, а слуга думает, что благодарен должен быть эмир, на которого он тратит свою молодость и здоровье. Или кто-то приходит к другу развлечь его беседой и отвлекает его от важных дел. И тот и другой полагают, что именно он сделал другому одолжение. То же самое можно сказать об учителе и ученике, о восхваляющем и восхваляемом, о певце и о том, для кого он поет. Поэтому мужчина не должен думать, что кормя и одевая женщину, он оказывает ей благодеяние. У женщины гораздо больше прав, чем вы думаете.
