Приняв их заверения на веру, император велел начинать официальные церемонии. Тридцатого августа огромный кортеж императора и императрицы вместе с Елизаветой направился в Шпейер. Под приветственные возгласы населения они торжественно вступили в город. Петр Житавский был ошеломлен восторгом толпы, кричавшей «Да здравствует король Генрих», и богатством, с каким были убраны улицы. За торжественным въездом в Шпейер последовал большой пир. После него в полдень император собрал присутствовавших здесь курфюрстов и князей империи и сказал им:
— Вам небезызвестно, что мы во Франкфурте приняли некоторые решения, касающиеся судеб Чехии, и что я намерен дать это королевство в имперский лен моему сыну. Так вот, именно сегодня он вступит в брак с наследницей этого королевства.
Генрих, несомненно, не хотел оставить впечатления, будто распорядился пражским королевством по собственному произволу, лишь ради выгоды своего сына и приращения владений своего дома. Он желал, чтобы с этим актом были связаны имена всех магнатов империи. И те, придерживаясь того же мнения, отвечали:
— Да. Да. Мы согласны. Перейдем к церемонии.
После этого Генрих VII, облачившись в парадные императорские одежды, со скипетром в руке и с золотой короной на голове, сел на трон под портиком Шпейерского собора в окружении высших сановников. На городских улицах послышались возгласы горожан, приветствующих медленно движущийся кортеж. Зеваки выглядывали из окон, толпились перед домами, на проходе. Капеллан Елизаветы, не знакомый ни с кем в городе, взобрался на поленницу дров. Оттуда он разглядел в группе рыцарей, одетых с равной пышностью, юного Иоанна, еще более красивого, чем его придворные, над которым плыло настоящее облако штандартов с изображением червленого льва в серебряном поле — герба Люксембургов. Иоанн отделился от своей свиты. Он направился к отцу, сидевшему перед собором. Соскочив с коня, он спешно бросился к императору и пал на колени у его ног. После этого Генрих VII принял от него присягу и дал ему инвеституру на королевство Чехию.
В тот же день, немного позже, Генрих VII велел вызвать Иоанна и Елизавету для церемонии бракосочетания. Провел ее архиепископ Кельнский. Однако, несмотря на нетерпение Иоанна, в ту же ночь осуществления брака еще не произошло. Обоих супругов развели по разным комнатам, потому что наутро еще предстояли другие церемонии.
Капеллан молодой королевы, придя этим утром в ее апартаменты, не сразу ее увидел. Елизавета была в руках портних и парикмахерш. Когда она вышла из своей комнаты, по сторонам от нее шли бабушка и мать Иоанна — Беатриса д'Авен и Маргарита Брабантская. Одета она была в простое и красивое платье французского покроя, распущенные волосы струились из-под короны по плечам. Иоанн и Елизавета отправились в собор слушать мессу Святого Духа, которую служил Петр Аспельтский. После Евангелия они рядом преклонили колени у подножия алтаря и получили архиепископское благословение.
Дальше был пир, едва не закончившийся форменной битвой между архиепископами Кельнским и Майнцским, которые оба притязали на право сидеть по правую руку от императора; потом — конные поединки, турниры, всевозможные игры. Однако нам неизвестно, в какой момент новобрачные, утомленные церемониями и желавшие уединиться, покинули высшее общество.
Те, кому посчастливилось видеть в те дни эту пару, не умолчали о том, как хорошо выглядели оба супруга: Иоанн, голубоглазый блондин с розовой свежей кожей, совсем юный с виду и элегантно одетый, смотрелся весьма привлекательно; не менее грациозной и миловидной была Елизавета. Эта чета казалась бы безупречной, если бы не тревожащая разница в возрасте — четыре с половиной года. Иоанн не всегда будет испытывать к жене те же чувства, с какими он ее встретил в Шпейере. К возрастной разнице добавлялась разница в воспитании: Иоанн вырос в довольно свободной атмосфере западноевропейских дворов, а его жену обучали монахи. Зато в политике Елизавета, с детства жившая среди внутренних распрей, непрестанно терзавших Чехию после смерти Вацлава, среди заговоров, убийств и неудачных переворотов, разбиралась лучше мужа, знавшего о жизни лишь то, что может о ней знать четырнадцатилетний мальчик.
Силу Габсбургов и Виттельсбахов определяла их возможность получить в своих наследственных доменах достаточно войск, чтобы защищаться от врагов. Генриху VII было труднее. Графство Люксембург обладало ограниченными людскими ресурсами, и тем не менее императору надо было набрать три отдельных армии — одну для действий против графа Вюртембергского, другую для Италии и, наконец, третью, которая вдруг потребовалась для изгнания из Чехии ее низложенного короля Генриха Каринтийского.
Этот поход не станет легкой прогулкой, которую чехи обещали императору в случае, если он не замедлит двинуть войска. Генрих VII, не согласившийся сразу же расстаться с Иоанном и его женой, дал Генриху Каринтийскому время подготовить план обороны. Император не был скор на решения: там, где его сын, войдя в возраст полководца, без промедлений приступил бы к действиям, более доверяя быстроте и внезапности, чем приготовлениям, хоть бы и самым тщательным, Генрих VII не спешил, предпочитая действовать лишь после того, как в игру вступят все козыри; такая тактика отсрочивала победу.
Похоже, он не слишком доверял чешской знати, отнимавшей у него сына, чтобы сделать своим королем. Император хорошо помнил, как она обошлась с Генрихом Каринтийским, которого приглашали чуть ли не как спасителя и от которого теперь отвернулись с отвращением, смешанным с ненавистью. Генрих VII не желал ставить сына в зависимость от интриг чехов. Он намеревался дать ему немецкие войска и немецких советников, в надежности которых был уверен.
Однако очень быстро собрать третью такую армию было непросто. Императору пришлось дожидаться 24 сентября 1310 г., чтобы назначить в Нюрнберге сбор рыцарей империи, которым предстояло помочь Иоанну завоевать его королевство. Тем временем он сам побывал в Эльзасе вместе с матерью, женой и обоими новобрачными, для которых эта поездка стала свадебным путешествием. Вместе они не спеша проехали через Вейсенбург, Хагенау, Страсбург, в то время как капеллан маленькой королевы и другие чехи из ее свиты сгорали от нетерпения, желая вернуться в свою страну. Только и Кольмаре император наконец решился расстаться с Иоанном и Елизаветой. Для родных молодоженов прощание было крайне мучительным. Возможно, Генрих VII предчувствовал, что больше они не увидятся. Маргарита Брабантская, угнетенная горем, за два дня до разлуки перестала пить и есть. Петр Житавский видел, как она плакала у себя в комнате в обществе графини Юлихской. Чешские аббаты пытались ее утешить, но в ответ она не находила иных слов, кроме: «О Иоанн, мой сын, о Иоанн, мой сын». Что касается юной четы, то она, похоже, восприняла это расставание не так трагически. Лицо Иоанна было веселым и спокойным, «serena facie et leta mente». Он не задумывался о том, что покидает, весь охваченный восторгом из-за предстоящего Приключения.
Что тем временем происходило в Чехии? События подтвердили правоту тех лиц из свиты Елизаветы, кто предупреждал: если дать Генриху Каринтийскому время, он им воспользуется, чтобы организовать оборону, и тогда кампания может затянуться и стать намного труднее. Фактически враги Елизаветы взяли верх в двух сильнейших крепостях чешского четырехугольника — Праге и Кутна-Горе. А ведь в июле прошлого года оба города были на стороне Елизаветы. Но Генрих Каринтийский призвал на помощь маркграфа Майсенского Фридриха Укушенного
[26], войска которого, соединившись с войсками Каринтийца, сначала захватили Кутна-Гору, а потом осадили Прагу. В столице имелась группа бюргеров, сочувствовавших Генриху Каринтийскому: дело в том, что они ссудили ему деньги. В случае смены суверена они теряли все — преемник определенно не признал бы долгов предшественника. Среди этих горожан нашлось даже несколько субъектов, продававших войскам маркграфа Майсенского продукты питания, которых тем не хватало, — редкий пример, когда осажденные снабжают осаждающих.
