Ган-Гановский имел высокие шансы на успех. Министерская квартира частью находилась на первом этаже, и два ее окна выходили на Фонтанку. Бомбу можно было зашвырнуть туда запросто. Поляк являлся террористом-одиночкой, не принадлежал ни к одной партии – такого чрезвычайно трудно обнаружить. Но, по удивительному стечению обстоятельств, из бесчисленного множества съемных комнат в столице он выбрал именно комнату у Суровикова. И быстро выдал себя хозяину подозрительными манерами. Квартирант ни с кем не общался, читал книги по химии, истово молился и что-то собирал по ночам. Однажды, когда он ушел на службу, Захар Нестерович проник к нему и обыскал комнату. И обнаружил в шкафу наполовину снаряженную бомбу. Наплевав на все правила конспирации, агент телефонировал Лыкову и вызвал его к себе. Так подготовка к покушению открылась. Ган-Гановского взяли под самыми окнами апартаментов, со снарядом в руках, в котором Азвестопуло заранее поменял кислотный взрыватель на муляж. Дурново в очередной раз уцелел.
Суровиков получил от правительства крупную денежную награду, но выставил условие: имя его нигде не будет фигурировать и никто не станет его агентурить, кроме Лыкова. Имея такие крупные заслуги, он мог теперь позволить себе что угодно. В том числе не выполнить просьбу сыщика. При этом какой-то паршивый околоточный портил ему жизнь, поскольку сотрудничество с полицией оставалось засекреченным…
Алексей Николаевич заговорил спокойно и взвешенно:
– Я понимаю, тебе никто не имеет права приказать. Да и то: никого нельзя заставить сунуть голову в пасть льву. Но… уж очень важное задание. Понимаешь? Фартовые организуются. Выбирают себе вожака. С чего бы это вдруг? Двадцать с лишним лет обходились без него. Сильно мне это не нравится, и моему начальству тоже. Ты можешь хотя бы попробовать? Осторожно, едва-едва. Любая мелочь интересна. Если почувствуешь, что любопытство твое опасно, сдай назад. Ну? Денег проси сколько хочешь, я наверху объясню.
Адамова Голова менжевался. Вздохнул, подтвердил:
– Да, фартовые наглеют. Мы в их возрасте такими не были. И власти того… слабину дают. Во Втором участке Александро-Невской части порезали старшего городового. И не могут сыскать, кто. Хотя знают, что это шайка Васьки Коломойцева. Боятся его, что ли? Нет, при мне было иначе. Попробовал бы кто Митрича пальцем тронуть. Помните Митрича?
– Который стоял на Ямском рынке? – сообразил Лыков. – Его фамилия – Двоеносов. Серьезный был мужчина. Он теперь на пенсии, в деревню уехал.
– Вот. Разве ж дозволил бы он себя порезать? А товарищи его – они бы весь участок взгрели. О времена, о нравы… Мельчает народ.
– Философ, что скажешь? Берешься или как?
Агент заговорил вполголоса, колупая пальцем щербину в чайном блюдце:
– Сорокоум – личность особая. Говорят, что он с большими тузами за одним столом сидит. С мануфактуристами да банкирами. Не просто «иван», а… Генеральный штаб. Умный.
– Ну-ну… Еще что говорят? – поддакнул Алексей Николаевич.
– Какой-то крупной фабрикой он владеет. По наружности капиталист, никто и не догадается, что он один из нас.
– Случайно не Шлиссельбургской ситценабивной?
– Может, и ей. Не знаю.
Тогда сыщик спросил:
– Ты помнишь по каторге Верлиоку?
– Верлиоку? Никифора Ногтева?
– Да.
Суровиков оживился:
– Грубой
[44] парень. Мы с ним в Акатуе вместе бедовали. Среди других «иванов» он был самым справедливым.
– Что с ним стало, ведаешь?
– Нет. Я ушел с каторги на поселение, а ему еще оставалось о-го-го. Может, он уже и не живой, Верлиока-то. Прикопали на сопке, как многих и многих…
– Живой, – обрадовал осведа Лыков. – И обитает неподалеку от тебя, на Амбарной улице.
– Это где такая?
– В конце Невского проспекта, напротив Лавры.
– Живой, значит, Никифор Ильич? Ай молодца!
Адамова Голова окончательно раздухарился. Видимо, он, как и сыщик, относился к «ивану» с симпатией.
– Вот что, Захар. Предлагаю обдумать такой план. Верлиока теперь прозывается Чухонцевым и содержит резбенно-иконостасную мастерскую…
– Церквы украшает? – хлопнул себя по ляжкам бывший налетчик. – Перевертыш, черт чемоданный. Ловко!
– Что если тебе как бы невзначай ту мастерскую навестить? Придумай повод, чтобы было правдоподобно. Узнаете вы друг друга и разговоритесь. А?
– Ваше высокородие, а почему именно туда я должен заглянуть?
Сыщик пояснил:
– Мастерская Чухонцева – это тот адрес, куда нерчинские «иваны» прислали бюллетень с голосами. Значит, твой приятель вхож в нужный нам круг. Он, скорее всего, один из организаторов этих выборов. Распорядитель или вроде того. Человек авторитетный, немолодой, обратник
[45]. И характер у Никифора крепкий. Я ведь с ним тоже знаком и тоже уважаю, как и ты.
– Вы? С Верлиокой? Там познакомились, в рудниках?
– Нет, в Москве, в восемьдесят третьем году. Я тогда был «демоном», он помогал мне искать двух мерзавцев. Верлиока сбежал из Акатуя через четыре месяца после того, как ты вышел на поселение. А нашелся на днях, окна в окна с Троицким собором Александро-Невской лавры.
Сыщик и агент посмеялись над находчивостью беглого каторжника и быстро договорились. Мысль возобновить знакомство со старым приятелем понравилась Адамовой Голове. Притом он ничего особенного не обещал, да и не мог обещать. Вдруг Верлиока не захочет разговаривать? Или они покалякают про то да се, да разойдутся… Но оставались шансы, что отношения между двумя бывшими сокамерниками наладятся. И потом, когда-нибудь, это даст результат.
В завершение беседы сыщик взял с агента расписку аж на триста рублей, хотя выдал на руки всего пятьдесят. Пришлось снова рассказывать про войну с картонажными изделиями…
Простившись с осведом, статский советник, несмотря на поздний час, отправился на Александровский проспект, в охранное отделение.
Полковник фон Коттен, как и все его предшественники, нес службу с утра до ночи. В Петербурге иначе нельзя. Михаил Фридрихович принял важного посетителя быстро. Тот попросил ознакомить его с результатами наружного наблюдения за мастерской на Амбарной улице. Начальник отделения был готов к разговору, вынул из стола журнал с донесениями филеров и начал:
– За неделю, что вас не было, мы отследили девятнадцать человек. Из них лишь двое представляют интерес…
– А остальные? – перебил полковника статский советник.
– Рядовые покупатели, мы их проверили. Чухонцев… точнее, лже-Чухонцев наружно ведет жизнь купца средней руки. К нему ходят люди, дают заказы, он их выполняет. В мастерской трудятся двенадцать человек, которых надо кормить. Сейчас лавочка исполняет три заказа, один из которых крупный, на двенадцать тысяч рублей. Подновляют барочные иконостасы Свято-Исидоровской эстонской церкви.
